Два дня спустя, еще не получив пакета, главнокомандующий проснулся с рассветом в Фишкилле и отправился в Вест-Пойнт, намереваясь позавтракать в обществе Арнольда и его жены. Они жили в просторном особняке на восточном берегу Гудзона, ранее принадлежавшем другу Вашингтона Беверли Робинсону, который теперь командовал полком лоялистов. Дом стоял в двух милях от Вест-Пойнта, и по дороге Вашингтон со своей свитой сделал крюк, чтобы осмотреть укрепления вдоль реки. Лафайет осыпал его шутливыми упреками, говоря, что молодым людям не терпится позавтракать вместе с очаровательной Пегги. «Ах, я знаю, вы, молодежь, все влюблены в миссис Арнольд, — отвечал Вашингтон в том же тоне. — Езжайте вперед, позавтракайте с ней и скажите, чтобы меня не ждала». Два адъютанта поскакали предупредить хозяйку, что гости задерживаются, но скоро будут.
В половине одиннадцатого Вашингтон сошел с коня у дома Робинсона и адъютант Арнольда майор Дэвид Фрэнкс сообщил, что хозяина вызвали в Вест-Пойнт по срочному делу, а хозяйка лежит в постели наверху. Позавтракав без нее, Вашингтон взошел на баржу и переплыл на ту сторону Гудзона, рассчитывая увидеться там с Арнольдом. Но того не было, и никто не знал, где он. Вашингтон начал осматривать укрепления и был поражен их заброшенным видом: такое впечатление, что ими вообще никто не занимался!
Озадаченный главнокомандующий вернулся назад. В доме Арнольдов всё было по-прежнему: хозяина нет, хозяйка наверху. Вашингтон прошел в отведенную ему комнату, чтобы отдохнуть перед обедом. Раздался стук в дверь: вошел Гамильтон и положил перед ним стопку бумаг, включая пакет с сопроводительным письмом от подполковника Джеймсона.
Вскрыв пакет, Вашингтон обнаружил в нем протокол военного совета от 6 сентября, который сам послал Арнольду, и подробные сведения о численности войск и артиллерии в Вест-Пойнте. Его как громом поразило: «Арнольд нас предал! Кому же теперь верить?»
Он выскочил из комнаты и расспросил прислугу, когда именно Арнольд ушел из дома. Оказалось, что за завтраком ему принесли какое-то письмо, он разволновался, попрощался с женой и умчался в неизвестном направлении. Ну конечно — на британский корабль, стоящий на якоре на Гудзоне! Вашингтон послал в погоню Гамильтона и Джеймса Мак Генри, но время было упущено.
В этот момент к нему подошел подполковник Ричард Вэрик, адъютант Арнольда, и сообщил, что с Пегги творится неладное. Она бродила полуодетой по залам, видимо, плохо соображая, что делает; он отвел ее обратно в спальню, а она всё твердила, что ей в голову вложили раскаленное железо и только генерал Вашингтон сможет его вынуть. Вашингтон поспешил наверх. Пегги забилась в угол, прижимая к груди своего младенца; ее светлые кудри рассыпались по плечам, халат, наброшенный поверх ночной сорочки, распахнулся, ничего не скрывая. «Вот генерал Вашингтон», — мягко указал ей Вэрик. «Нет, это не генерал Вашингтон! — вскрикнула Пегги. — Он хочет помочь полковнику Вэрику убить мое дитя!» Она переводила бессмысленный взгляд с одного смущенного мужчины на другого, а потом забормотала, точно в беспамятстве: «Генерал Арнольд никогда не вернется. Он ушел навсегда — туда, туда, туда. (Она указывала в потолок.) Духи забрали его туда. Они вложили ему в голову раскаленное железо».
К свидетелям этой драматической сцены добавились Лафайет и вернувшийся ни с чем Гамильтон. Всё было ясно: Арнольд признался жене в измене родине, та не смогла этого перенести и сошла с ума. «Это была самая трогательная сцена, какую мне только доводилось видеть, — сообщил потом Гамильтон своей невесте Элизабет Скайлер. — Пегги Арнольд полностью обезумела… Она то принималась бредить, то разражалась слезами. Иногда она прижимала к себе младенца и сетовала на судьбу, доставленную ему неосторожностью его отца, так что самый бесчувственный умилился бы».
Спустившись вниз, Вашингтон объявил собравшимся офицерам: «Миссис Арнольд больна, а генерал Арнольд уехал. Поэтому нам придется обедать без них».
Обедать сели в четыре часа. Вашингтон не утратил самообладания и никому не рассказал о том, что произошло в спальне. Из соображений безопасности он опечатал дом, велев никого не впускать и не выпускать. Ничего другого ему пока в голову не приходило; удар оказался настолько силен, что ему никак не удавалось собраться с мыслями. Гамильтон сам отправил приказ полку из Коннектикута явиться в Вест-Пойнт для подкрепления. К вечеру Вашингтон очнулся и продиктовал несколько распоряжений, чтобы привести Континентальную армию в боевую готовность. Подполковнику Джеймсону приказали посадить задержанного под арест и не спускать с него глаз. Фрэнксу и Вэрику генерал объявил, что не имеет причин подозревать их в сообщничестве с Арнольдом, однако считает своим долгом арестовать их; те поняли его и не протестовали. Только на следующий день, 26 сентября, Вашингтон сообщил в приказе по армии о том, что вскрылась «самая черная измена», нанесшая борьбе за свободу «убийственную рану, если не роковой удар».
Вскоре от коварного Арнольда пришло два письма. В первом, адресованном главнокомандующему, он порицал американцев за проявленную к нему неблагодарность, выставляя себя бо́льшим патриотом, чем сам Вашингтон. Ему хватило наглости просить генерала прислать его вещи. (Верный своим представлениям о благородстве, Вашингтон выполнил эту просьбу.) Кроме того, изменник старался отвести подозрения от своей жены: «Она добра и невинна, как ангел, и неспособна на дурной поступок». Второе письмо предназначалось Пегги, и Вашингтон не посмел его распечатать, а велел отнести наверх и уверить миссис Арнольд, что ее муж в безопасности. На следующее утро к Пегги чудесным образом вернулся рассудок; она спустилась вниз, узнала Вашингтона и поделилась с ним опасениями, что на нее, несчастную и ни в чем не повинную, теперь ляжет позорное пятно. Генерал спросил, что она предпочитает: поехать к мужу в Нью-Йорк или к отцу в Филадельфию. Как патриотка она выбрала отчий дом, и Вашингтон выдал ей пропуск.
Филадельфийские власти оказались не столь легковерны: обнаружилось письмо британского майора Джона Андре, адресованное Пегги. Переписка велась через нее: Арнольд невидимыми чернилами вписывал шифрованные послания между строк, написанных ее рукой. Пегги изгнали из Филадельфии, и отец отвез ее к мужу в Нью-Йорк.
Между тем задержанный Джон Андерсон, находившийся под арестом в таверне поселка Таппан, штат Нью-Йорк, оказался британским офицером, тем самым майором Джоном Андре. Своей связи с Арнольдом он не отрицал, однако настаивал на том, что не является шпионом: он сошел на берег и встретился с Арнольдом на нейтральной территории, однако тот завлек его в американские пределы, и чтобы вернуться назад, через линию фронта, ему пришлось облачиться в гражданскую одежду и взять себе вымышленное имя. Всё дело в том, что шпиона полагалось повесить, а британского офицера, уличенного в связи с американским шпионом, — расстрелять перед строем как джентльмена.
Андре действительно был джентльмен до мозга костей и произвел сильное впечатление на молодых офицеров из свиты Вашингтона. «Замечательный ум, отшлифованный образованием и путешествиями, сочетался в нем с необыкновенным изяществом рассуждений и манер и преимуществами приятного человека», — писал Гамильтон, неоднократно навещавший Андре в его узилище.
