В Нью-Йорке всегда жило много выходцев из России, а к 1917 году здесь образовалась целая колония политических эмигрантов, принадлежащих к различным партиям. Среди них были и видные революционеры: Коллонтай, Чудновский, Володарский. С некоторыми русскими Рид общался в журналистских кругах и каждую такую встречу использовал для выяснения какого-либо момента в русской политической жизни. К сожалению, эмигранты, как и он сам, не имели достаточной информации о том, что происходит на родине, но все же Рид узнал от них, в общих чертах разумеется, историю революционной борьбы в России за последние годы и взгляды основных политических партий. Именно тогда Джек впервые услышал имя Ленина. Партия большевиков сразу завоевала симпатии Рида уже тем, что была единственной, требовавшей немедленного и справедливого мира для всех народов. А вопрос о войне был в ту пору для него самым надежным пробным камнем. На основании опыта своего путешествия в Россию Рид не сомневался, что русский народ поддержит только ту партию, которая принесет ему мир.
В конце концов он пришел к выводу, что хотя по своим первым результатам русская революция — буржуазная, но по своим движущим силам имеет массовый, народный характер и еще скажет свое решающее слово.
Надо отдать должное Риду — он сразу понял, как только узнал об их создании, что Советы рабочих и солдатских депутатов сыграют в недалеком будущем решающую роль в революции.
Первым американским журналистом, посетившим Петроград без царя, оказался Линкольн Стеффенс. Сразу же после возвращения старого друга в Нью-Йорк Рид поспешил встретиться с ним и засыпать вопросами.
Незаметно для самого себя Рид подошел к мысли, что он должен ехать в Россию, что эта страна является тек местом, где решаются сейчас самые важные проблемы современности.
К тому же Джек был просто рад уехать из Америки, чувствуя, что только так сможет найти выход из беспросветного тупика, в котором он пребывал уже полгода. Ему нужен был свежий ветер…
Совершенно неожиданно эту идею поддержала Луиза, вернувшаяся в июле из Франции. Более того, она предложила Джеку ехать вместе. Луиза успела к этому времени снискать репутацию способной журналистки, и путешествие в Россию, все больше привлекавшую внимание американской прессы, было бы для нее хорошей возможностью показать свои силы. Рид был рад. Он надеялся, что совместная поездка распутает тот клубок взаимных обид и упреков, в который превратились его отношения с женой.
У Рида было одно хорошее и нерушимое правило — приняв решение (даже если это было связано с колебаниями), осуществлять его с поразительной энергией и быстротой. Так было и на сей раз — он собрался в дорогу за две недели. Собственно говоря, Рид мог бы сделать это и за два дня — если бы… если бы нашлась газета, которая пожелала воспользоваться его услугами специального корреспондента. Газетный синдикат охотно принял предложение Луизы и сделал вид, что не подозревает о существовании ее мужа. Рида бойкотировали, и весьма недвусмысленно. Он обращался в газеты Нью-Йорка, Балтимора, Вашингтона — и отовсюду получал вежливые отказы. О причинах он не осведомлялся.
«Мэссиз», конечно, предоставлял ему необходимые полномочия, но никак не мог взять на себя расходы. Денег в журнале, как всегда, не было. У него тоже.
С большим трудом друзья журнала сколотили неведомыми путями сумму, которой едва-едва хватило бы на поездку — и то при условии жесткой экономии во всем.
Бойкот газетных боссов был не единственной неприятностью, с которой пришлось столкнуться Риду в эти дни. По-видимому, нашлись люди, решившие более действенным путем не допустить его в страну революции. Иначе нельзя объяснить тот факт, что перед самым отъездом — 14 августа — Джек получил вызов в призывную комиссию. Всего лишь восемь месяцев назад он перенес тяжелую операцию. По всем правилам удаление почки, безусловно, освобождало его от военной службы. И все-таки его вызвали на медосмотр. Более того, убедившись, что во рту Рида ровно столько зубов, сколько их полагается от природы, хмурый, бесцеремонный эскулап сказал лишь одно слово: «Годен!» Огромный шрам на пояснице попросту не привлек его внимания. Снова потребовалось вмешательство влиятельных друзей, чтобы отговорить военное ведомство от намерения облачить Рида в солдатскую одежду.
Но и это было еще не все — на этот раз с Ридом пожелал объясниться Государственный департамент США. От него потребовали обещания не участвовать в работе конференции европейских социалистических партий, которая должна была состояться в Стокгольме. Поскольку Рида никто и не уполномочивал представлять в Швеции американских социалистов, он охотно заверил департамент, что не будет этого делать.
Наконец изобретательность властей иссякла. Только тогда мистер и миссис Рид смогли со спокойной душой отплыть в Европу.
Их путь до Петрограда длился почти месяц, включая остановки в Христиании и Стокгольме, где Рид встречался и беседовал с некоторыми видными социалистами. В Стокгольме он узнал о падении Риги и немедленно поспешил выехать в Петроград, так как прокатился слух, что граница вот-вот будет закрыта.
На последней шведской станции багаж всех пассажиров подвергся тщательному досмотру. Затем маленький неторопливый пароходик переправил их через Балтику в Финляндию. И снова поезд. На станциях Рид впервые увидел революционные прокламации.
В вагонах ходили самые противоречивые слухи о корниловском наступлении на Петроград и якобы самоубийстве Керенского. Щеголеватый артиллерийский капитан уверял Луизу, что улицы города залиты кровью и женщине туда ехать небезопасно. Респектабельный немолодой мужчина делового вида, возвращавшийся из Англии, неожиданно вмешался в разговор: «Так и надо! Давно пора навести порядок!»
Несколько угрюмых солдат на соседних скамьях недобро молчали. Лишь в нескольких часах езды до Петрограда стало известно, что корниловский поход окончился провалом, несмотря на бездеятельность правительства, рабочие и революционные солдаты с большевиками во главе остановили казачьи полки.
Джек и Луиза воспрянули духом. Повеселевшие солдаты-попутчики с удивлением смотрели на двух хорошо одетых иностранцев, так откровенно радовавшихся вместе с ними, что заговор контрреволюции не удался.
В Петроград прибыли в три часа утра На вокзальной площади с трудом уговорили какого-то шофера довезти их до «Англетера» и поехали по пустынным в это раннее время улицам.
В «Англетере» заспанный неразговорчивый портье проводил их в номер. Комната была из разряда тех, которые Рид терпеть не мог: с золочеными плафонами, тяжелыми бархатными драпри и прочей аляповатой роскошью. Над кроватью висело застекленное объявление, запрещавшее под угрозой штрафа в 1500 рублей говорить по-немецки. Однако служитель, пришедший утром в номер осведомиться насчет багажа, обратился к постояльцам именно на этом языке. Джек разъяснил удивленной Луизе, что, насколько он помнит еще по прошлому приезду, законы в России — понятие относительное.
Весь первый день Джек знакомил жену с городом — вернее, заново знакомился с ним сам — столь разительно изменила свой облик та блестящая столица Российской империи, которую он помнил по первому своему приезду.
