Эти строки не мог написать сочувствующий наблюдатель. Они могли родиться только под пером участника Великой революции. И Джон Рид стал им, быть может осознав это в тот счастливейший миг, когда вместе с русскими рабочими и крестьянами приветствовал Ленина.
…В холодном, плохо протопленном номере гостиницы, уложив в постель падающую с ног от усталости Луизу, Джон Рид снял чехол с пишущей машинки.
Заложив в каретку лист чистой бумаги, привычно опустил пальцы на клавиатуру. Медленно, тщательно взвешивая каждое слово, стал печатать. Под сухой треск «Ундервуда» рождались строки, из которых предстояло узнать Америке о потрясении мира:
«Свершилось…
Ленин и петроградские рабочие решили — быть восстанию, Петроградский Совет низверг Временное правительство и поставил съезд перед фактом государственного переворота. Теперь нужно было завоевать на свою сторону всю огромную Россию, а потом и весь мир. Откликнется ли Россия, восстанет ли она? А мир, что скажет мир? Откликнутся ли народы на призыв России, подымется ли мировой красный прилив?
Было шесть часов. Стояла тяжелая и холодная ночь. Только слабый и бледный, как неземной, свет робко крался по молчаливым улицам, заставляя тускнеть сторожевые огни. Тень грозного рассвета вставала над Россией».
«ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ!..»
В Петрограде спокойно. Рид отметил этот факт не случайно. Не нужно было обладать даром пророка, чтобы предсказать, какой вой поднимется в зарубежной прессе о «большевистской анархии», как только телеграфные провода разнесут весть о социалистической революции по свету. И Джек подробно описывал: беспорядков, грабежей и драк в городе нет. Круглосуточно улицы обходят патрули из вооруженных солдат и красногвардейцев. На стенах — объявления, лаконичные и решительные:
«Граждане!
Военно-революционный комитет заявляет, что он не потерпит никаких нарушений революционного порядка…
Воровство, грабежи, налеты и попытки погромов будут строго караться…
Следуя примеру Парижской коммуны, комитет будет безжалостно уничтожать всех грабителей и зачинщиков беспорядков…»
Обыватели распустили по городу слух, подхваченный всеми контрреволюционерами: в Петропавловской крепости большевики творят расправу над арестованными министрами и юнкерами. Вместе с думской комиссией Рид едет в крепость. Джек свидетельствует, арестованные министры Временного правительства содержатся вполне гуманно. Они получают тот же паек, что и стража.
Юнкеров же, как и ударниц, большевики вообще распустили по домам под честное слово, что они никогда не выступят против народа. Бывшие «будущие офицеры» ответили на это почти немедленно мятежом…
Потом по городу прокатился другой, более серьезный слух: о приближении казачьих полков Керенского. На улицы вышли тысячи рабочих с винтовками: красный Петроград в опасности!
Рид и Вильямс кинулись в Смольный. Перед воротами стоял автомобиль с заведенным мотором. К его крылу прислонился совсем высохший и потемневший за эти бессонные ночи Антонов. Около машины расхаживал взад-вперед рослый матрос с густой, разбойничьего вида бородой, крутя в руках огромный револьвер. Глаза у него были неожиданно ясные. Рид уже знал, кто это, — Павел Дыбенко, балтиец, большевик. Он прибыл в город с эшелоном кронштадтских моряков.
Американцы уговорили комиссаров взять их с собой в Пулково, где ожидалось наступление казаков. На повороте к заставе у автомобиля лопнула шина.
— Что делать? — спросил Антонов.
— Реквизировать другой автомобиль, — предложил Дыбенко.
Как по заказу, подкатил роскошный «рено» с греческим флажком на радиаторе. Дыбенко поднял руку с револьвером:
— Стой!.. Вам придется уступить нам машину.
Господин европейского вида стал протестовать:
— Именем греческого короля…
Дыбенко некогда было слушать…
— Военная необходимость. Именем греческого пролетариата!
Американцы, проявив интернациональную солидарность, помогли комиссару освободить машину.
Рид после этой поездки еще несколько раз посетил фронт, пережив уйму приключений. Один раз его чуть не расстреляли красногвардейцы, приняв за шпиона. Объясняться с ними он не мог из-за взаимного незнания языка. Джек стал свидетелем разгрома казаков Керенского под стенами Петрограда, контрреволюционного мятежа, когда офицеры и юнкера на день захватили телефонную станцию, бойкота государственных служащих, отказывающихся служить Советам. Он видел, как переодетые провокаторы-офицеры стреляли с чердаков в прохожих и как кронштадтцы разогнали толпу хулиганов, пытавшуюся разгромить винные склады.
Рид всюду поспевал и везде успевал. Захваченный тысячью дел, он тем не менее ни на минуту не забывал, что он журналист, и пользовался каждым случаем, чтобы обогатить свои материалы к будущей книге. Рид умудрился собрать за эти немногие недели почти полные комплекты газет, выходивших в Петрограде, множество прокламаций всех партий, различных листовок, приказов, объявлений, афиш. Большинство этих бесценных для историка документов он просто содрал со стен и круглых афишных тумб, стоявших в те времена на перекрестках улиц. Однажды Рид едва приволок, домой целую бумажную плиту из шестнадцати плакатов самых противоположных партий, наклеенных один на другой.
— Вот, одним махом заполучил всю русскую революцию, — объяснил он, чрезвычайно довольный собой, жене.
Луиза только покачала головой. Интересно, как Джек думает везти в Америку эти горы бумаги?
Пришло известие из Москвы, что юнкера зверски расстреляли в Кремле революционных солдат и в городе идут жестокие бои. Обыватели сразу разнесли, большевики до камня разрушили первопрестольную, Кремль сожжен, соборы разграблены. Опровергнуть слухи было нелегко: Николаевская железная дорога бездействовала из-за саботажа Викжеля
[18], не признававшего Советскую власть. И весь обывательский Петроград ужаснулся: «Большевики бомбардировали Кремль! Вдребезги разбита святая святых русской нации!»
Клевете поверили многие. На заседании Совнаркома заплакал Луначарский и подал в отставку: «Не могу вынести этого разрушения красоты и традиции!»
Петроградский ВРК с помощью рядовых железнодорожников овладел Николаевским вокзалом и отправил в Москву несколько эшелонов моряков и красногвардейцев.
Эти события взволновали Джека. Комментируя их, он написал: «В сущности, Петроград, хотя он вот уже двести лет является резиденцией русского правительства, все же так и остался искусственным городом. Москва — настоящая Россия, Россия, какой она была в прошлом и станет в будущем. В Москве мы сможем почувствовать истинное отношение русского народа к революции».
