— Какого?
— Когда отсюда уйдут боевики, когда начнется операция против сирийской армии, по заводу ударит авиация. Я не знаю, чья, но удар будет нанесен обязательно. А потом, сам понимаешь, — фотографии, видеосъемка, трупы женщин и детей, интервью очевидцев, выживших в этом аду. Ты догадываешься, на чью авиацию свалят этот удар, кого обвинят в том, что они бьют, не разбираясь? И, может, ты догадаешься, что предпримут курды после этого? Пойдут они на переговоры?
Котов молчал, глядя на сирийца. Внешне спецназовец был спокоен, даже флегматичен, но в голове вихрем метались мысли. Если Музафир не врет, если он говорит правду… хотя зачем ему врать! А если все же врет, если участвует в провокации, даже сам того не зная? А в чем тогда провокация? В том, что я не передам сведения своему командованию и удар авиация не нанесет? В принципе логично, только очень уж просто. Мы ведь проверим насчет беженцев. Или нас не подпустят, уничтожат?
Решение пришло само собой. Жестокое, но это было единственное надежное решение, которое могло сработать, как бы ни изменилась ситуация. Тогда все будет зависеть от Музафира, и неважно врет он или нет. Котов достал аппарат спутниковой связи и вызвал Сидорина:
— Товарищ полковник, цель соответствует, координаты уточню через две минуты. Разрешите покинуть район?
— Ты уверен?
— Так точно. Склады вооружения и боевой техники на территории бывшего вагоноремонтного завода.
— Ожидайте решения, — последовал сухой ответ полковника.
Котов опустил аппарат и посмотрел на сирийца. Вот теперь спецназовец увидел, что Музафир испугался. Не смерти, не того, что может неожиданно попасть под удар российской авиации, не того, что скоро могут нагрянуть боевики и он умрет в бою. Нет, этот человек боялся последствий того, что ему не поверили.
— Почему, Борис? — хрипло спросил сириец.
— А ты как думаешь? Ты вообще понимаешь, что за ситуация сложилась?
— Да, — кивнул Музафир, но не отвел взгляда. — Ты мне не поверил. И это понятно. Ты — солдат, ты пришел в эту страну воевать против бандитов и воюешь на стороне регулярной армии Сирии. У тебя нет и не может быть сомнений. Но ты же умный человек!
— Что ты предлагаешь? — сухо спросил Котов. — Я получил приказ, я его выполнил, доложил результаты разведки. Что еще?
— Спасение сотен жизней беззащитных женщин и детей!
— Ты сам не так давно воевал против них на стороне вооруженной оппозиции. Дальше что?
— Борис, ты сейчас сам не понимаешь, что помогаешь врагам Сирии совершить зло и затоптать первые слабые ростки мира. А ведь можно договориться, и способ есть.
— А если не получится? Тогда сильная группа боевиков, вооруженная до зубов, ударит в тыл и фланг сирийской группировке и отбросит их от Алеппо. И снова месяцы упорных боев, снова потери, потери, потери.
— Я могу помочь, поверь мне.
Сказано было твердо, осознанно, а не сгоряча. Это Котов понял и поверил именно Музафиру, в его желания и в его порыв. Но насколько у того есть возможность что-то изменить и на что-то повлиять? Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. А рисковать у Котова права нет. Как ни страшно это звучит, тут в силу вступает простая арифметика войны. Сотня жизней или десятки? И не чисто риторический вопрос, а вопрос твоих действий. Страшненький такой вопрос.
— Хорошо, Музафир, я тебе поверю, но должен перестраховаться. Я передам координаты. Мои сведения еще будут проверять, так что у тебя есть время. Правда, не очень много. Если мы здесь все умрем, удар наши штурмовики все равно нанесут. Ты, главное, вот это запомни. Все равно!
— Хорошо, отпусти нас. Еще есть время, пусть сутки, пусть меньше.
— Что ты сделаешь?
— Я соберу верных бойцов, мы ударим по заводу, выбьем отсюда охрану. Я уговорю отряды ополчения, которые еще воюют против правительственных войск, прекратить огонь. Мне поверят, я приведу с собой сюда свидетелей от этих групп, и они увидят, что здесь женщины и дети. Мы договоримся о прекращении огня, мы создадим безопасный коридор и выведем беженцев. И все это время мы будем сдерживать тех, кто захочет помешать. Скорее всего, мы все тут погибнем, но это наш долг за эти годы сумасшествия, когда мы все вместе превратили в руины свою страну, выгнали из своих домов людей.
— Отпустите их! — приказал Котов своим спецназовцам.
— Ты уйдешь? — то ли с волнением, то ли с надеждой спросил Музафир, вставая на ноги и глядя, как развязывают его людей.
— Тебе это важно?
— Важно, Борис, — твердо ответил сириец. — Мне важно, чтобы Россия стала другом Сирии. Мне важно, чтобы наши ошибки не помешали вам помогать нам, не заставили нас ненавидеть. Это ведь наша болезнь, наша беда, а вы пришли, когда зараза пошла через границу к другим людям. Вы вовремя пришли. И теперь неважно, когда вы уйдете, поворота назад не будет. Мы стали сильнее своим прозрением. Я буду помнить, что ты мне поверил.
С этими словами Музафир и его бойцы вышли в сопровождении спецназовцев. Зимин вопросительно посмотрел на командира, но ничего спрашивать не стал. «Научился, — горько подумал Котов, — стал понимать, что во время боевого задания глупых и неуместных, равно как и праздных, вопросов задавать нельзя».
— Алейников, — позвал командир. — Выкатывайте вездеходы за периметр, грузите все, что успели снять. Крякин, наверх! Наблюдение до последнего. Спустишься по моему приказу. Вот так, Олег!
Последнее предназначалось Зимину. И надо отдать должное, лейтенант с энтузиазмом отправился помогать бойцам грузить и выкатывать в темноте вездеходы. Через двадцать минут все было готово. Заработали двигатели, тихо заурчав в черноте ночи. Пробежал последний спецназовец — Боря Крякин.
— Порядок и тишина, командир!
— Вперед! — приказал Котов, надвигая на глаза прибор ночного видения.
Группа выбиралась на юг около часа. Двое спецназовцев на последних вездеходах сидели задом по ходу движения и осматривали окрестности и территорию завода. Признаков преследования или хотя бы оживления в районе цехов завода не было. Вскоре последовал вызов от Сидорина. Котов остановил группу и велел заглушить моторы.
— Слушаю, товарищ полковник!
— Изменения в ситуации есть? — коротко спросил Сидорин.
— Есть подозрения, что на территории завода скрываются курдские беженцы, товарищ полковник. Принимаю меры к уточнению.
— Понятно, — проворчал Сидорин. — Я чувствовал, что ты что-то недоговариваешь. Ты понимаешь, что мы не можем нанести удар, если там есть гражданское население?
— Так точно!
— Ты понимаешь, что наносить удар надо, потому что сепаратисты могут изменить ситуацию на фронте под Алеппо?
— Так точно, товарищ полковник!
— Котов, я от тебя устал, — вздохнул Сидорин. — Ладно, докладывай свои соображения.
