Но потом мы все опять развеселились, потому что жениху завязали глаза, положили ему на колени подушку, и на нее присаживались разные девушки, которым набрасывали на плечи тулуп, чтобы жених только по форме ножки узнал свою невесту. На колени жениху и мои шотландцы в килтах присаживались для смеха, и жених нежно и довольно охотно гладил косматые ноги одного из представителей древнего клана бессмертных Маклаудов.
Словом, когда мы уже прощались через месяц с британской делегацией, то на вопрос о самых ярких впечатлениях от поездки по Буковине они сказали, что все было замечательно, но что они не забудут никогда – так это неповторимую, с соблюдением всех традиций свадьбу в Топоривке.
МЫ У НИХ
Лечу!
И наконец я впервые вылетела в Великобританию.
Британия – родина первой почтовой марки и первой подземки. В Англии появились первые шезлонги, аквариумы, пенициллин, компьютерная томограмма. Здесь были изобретены запонки для манжет, цилиндр и котелок, юбки и платья в складку, сэндвичи, портер, насос для пива, тоник с содовой.
Британия – страна волшебника Мерлина и принцессы Дианы, родина «Битлз» и Питера Пэна. Британия подарила миру камертон и «Мессию» Генделя, и «Роллинг стоунз», «Квин» и яхтенный спорт, регби и монорельсовую дорогу, гофрированное железо и бокс, классический крикет и «Армию спасения», школьные гимны и, внимание, уважаемый редактор, авторские гонорары. Снукер и «Христианский союз молодежи», телевидение и концертино, искусственные красители и поло.
Великобритания – родина Чарли Чаплина и Агаты Кристи, Вебстера и Фрая, Дживса и Вустера, Алисы и Гарри Поттера.
Нортумберленд
В Нортумберленд – первый город, в котором мы остановились, я приехала почти ночью, немного посидела с хозяевами у камина и пошла спать. В моей комнате на туалетном столике стояла фарфоровая плошка с лепестками розы и самодельная открытка с надписью: «Хороших снов, Мэриэнн». Старинная кровать была такой высокой и массивной, что напоминала грузовик «Урал». Мне приходилось подставлять стульчик, чтобы на нее вскарабкаться. А если я была в хорошем расположении духа в тот месяц, что жила у Максвеллов, я разбегалась, взмывала над кроватью и бухалась на спину или на живот прямо в центр, раскинувшись морской звездой, счастливая и беззаботная, в предвкушении следующего утра в любимой стране на любимой работе. Один раз, так разбежавшись от персиковой стены с вышивками прабабушки Джейн Максвелл, прищурив близорукий глаз и примерившись, я, уже не девочка, а солидная мать семейства, дипломированный солидный переводчик, пролетела через кровать и – слава небесам – удачно, но со страшным грохотом приземлилась на пол, опрокинув прикроватный столик и чуть не выбив головой окно. Стекло и на первый взгляд хрупкую раму спасло то, что кто-то оставил на подоконнике толстый вязаный закрученный валиком плед, в который я и врезалась своей непутевой башкой.
Через минуту кто-то царапнулся в двери, и вежливый голос иронично поинтересовался:
– Мэриэнн?.. Плед, надеюсь, пригодился?
Как потом выяснилось, перед искушением полетать перед сном не могли устоять и другие гости Максвеллов, и посолиднее, чем я. Именно для таких вот гостей и был предназначен плед, предусмотрительно уложенный для страховки на подоконник.
Но в первое свое утро, рано-рано, я сползла спиной со своего гигантского ложа, подошла к окну, потянула раму наверх, накинула на плечи тот самый колючий плед и застыла.
Свежий чистый холодный без всяких лишних примесей воздух ворвался в комнату – за окном лежали светло-зеленые поля и холмы. На горизонте, как в кино, просматривались неотчетливо сизые в тумане горы. На ближнем пастбище бренчали колокольцами овцы с удивленными высокомерными лицами пожилых английских леди, три черно-белые собаки на первый взгляд хаотично носились вокруг стада, как будто играя... Несколько десятков гладких красивых бело-рыжих коров бродили по полю чуть дальше. И живая изгородь вокруг дома, и теплеющий на солнце воздух, и яркие даффодилы, как наши одуванчики, – везде... И вот только тогда – не в Лондоне, среди памятников, мостов и величественных соборов, не в Оксфорде в разношерстной компании студентов, не в других городах с их историческим наследием и неповторимой красотой, не на безупречных фирменных дорогах или в музеях, или на выставках, именно в то утро, первое утро в Нортумберленде, я вдруг с удивлением осознала, что это вот – это и есть Великобритания, что мечта, которую я заискивающе выклянчивала у летящих в августе Персеид, сбылась.
Цэй
В Великобритании левое – это совершенно не левое, а правое – это левое. Для иностранцев, таких, как мои, – то есть тех, кого я сопровождаю, везде стрелочки. Наши комментируют: тудой-сюдой. Стрелки нужны. Особенно там, где нужно дорогу переходить. Но для моих – стрелочки не указ. Мы как ходили, так и будем ходить. Медленно и важно, не торопясь, и с таким видом, как будто перед нами дорожку раскатывают. Красную.
Как-то в моей группе был дядька один, я его мысленно называла Цэй. Он сильно вежливый был такой, любой вопрос начинал со слов: «Цэй... Чуешь... Як тэбэ...» (если по-русски, что-то вроде «Этот... Слышь... Как тебя...»). Потом он, кстати, проворовался, и его разыскивали, а он в Португалию удрал и после многих событий, уже как он сам с гордостью рассказывал, его искал Интерпол. Вот такой это человек – всегда найдет чем похвастаться.
Тут вот надо отступление сделать. Он вообще мнил себя чуть ли не князем удельным, а когда напивался – так вообще: как говорится, Золотая рыбка у него была на посылках. Словом, человек со сложной судьбой. На земле он работать не хотел, хотел владычицей быть морскою. Ну или кем-то в этом же ранге, но на суше. И уже в то время, когда его разыскивал Интерпол, он вдруг приехал домой нелегально, напился сильно, шел мимо отделения милиции и вдруг заметил на стенде «Их разыскивает милиция» свою фотографию. И как взыграло в нем! Он с былым величием сунулся к дежурному с претензиями, мол, а ну сними, это еще шо такое! А ну-ка немедленно, я вам покажу, вы у меня все, да я сейчас как позвоню, да щас все будете мне вот где!..
Пацаны эти, сержанты, которые в дежурке, счастью своему не могли поверить – сам пришел! Преступник, вор пришел сам! В милицию! Прямо фантастика! Пришел, представился и в фотографию свою тычет. И потом еще долгое время, когда и звание получили, и часы именные за поимку вора государственного имущества, все думали, что так не бывает, чтобы преступник сам в милицию заявился, пусть и под хмельком.
Цэй отсидел какие-то полтора года, а потом его народные наши избранники вытащили, потому что так ловко воровать, как Цэй, не умел никто, а надо было.
Так вот, в Британию возвращаясь.
Как-то Цэй с царственным, свойственным ему видом переходил дорогу в Вуллере, и переходил в обычной своей манере, мол, я тут один такой, и костюм у меня клевый, и галстучек, и туфельки мои блестят, и сам я невиданный красавец, любуйтесь. И тут на него машина как выскочит! Оттуда, откуда он и не ждал. Справа! А стрелочки, они же для этих... ну, для лохов всяких. А не для великого Цэя. Но с другой стороны, с чего бы этому самому «Ягуару» знать, что это же Цэй – большой человек! И что надо притормозить, пропустить и проехать мимо медленно и тихо-тихо, на цыпочках.
