С этим Карл Густав отправился на войну в Германию.
Были ли у Кристины другие женихи? Да, были. Бранденбург делал несколько «заходов» с предложением реализовать замысел покойного Густава II Адольфа женить курфюрста Фридриха Вильгельма на шведской королеве. Когда стало обсуждаться предложение о том, чтобы Фридрих Вильгельм оставил свою веру — кальвинизм и принял лютеранство, Кристина произнесла громкую фразу: «Мужчина, который предаёт своего Бога, никому не может внушать доверия»
[33]. Свои предложения делали датский королевский двор, курфюрст Пфальцский, король Испании Филипп IV, принц Португалии, сын обезглавленного английского короля Карла I и короли Польши. Все эти попытки не имели успеха и пресекались Кристиной на самом раннем этапе. Для замужества нужно было иметь больше сердца, чем для войны, говорила она. Любовь и брак несовместимы. Она же, как известно, до брака опускаться не желала, ибо хотела подняться над недостатками своего пола на такую высоту, которой не достигала до неё ни одна женщина.
В июле 1646 года в Стокгольм прибыло русское посольство — теперь уже от царя Алексея Михайловича. Москва уведомляла о его восхождении на престол и желала подтвердить Столбовский мирный договор от 1617 года. Кристина, возможно, вспоминая свой первый опыт общения с русскими дипломатами, приняла послов сидя на троне в полном величии и великолепии. Вокруг трона стояли 90 лакеев, члены Государственного совета, представители дипломатического корпуса. Присутствовавший на аудиенции П. Шану вспоминал, что русский переводчик молол какую-то несуразную чепуху и никто из его перевода ничего не понял. Впрочем, русские в своих национальных одеждах, отороченных соболями, произвели на француза неизгладимое впечатление. Верительную грамоту, обёрнутую в чёрный креп, посол вручать канцлеру отказался и передал её непосредственно в руки Кристины.
Между тем ситуация во дворце продолжала накаляться.
Уже после брака Делагарди и Марии Ефросиньи Карл Густав по-прежнему жестоко ревновал зятя к Кристине. Королева, со своей стороны, восприняла эту ревность с обидой, доказывая жениху, что её чувства к графу чисты и невинны. Француз Шану порекомендовал ей оказывать больше знаков внимания пфальцграфу и воздерживаться от открытого проявления своих чувств по отношению к графу Кристина осознала, какие осложнения могла вызвать её не поддающаяся контролю страсть, но ничего с собой поделать не могла. Она стала нервной, раздражительной, разбитой и морально, и физически.
Охлаждение Кристины к Карлу Густаву и её привязанность к молодому Делагарди странным образом совпали с другим её бурным увлечением, доставившим современникам и потомкам богатую пищу для слухов, толков и самых чудовищных сплетен. Она воспылала новой страстью, и предметом её любви стала… аристократка Эбба Спарре
[34], дочь лантмаршала Ларса Эрикссона Спарре. Эббу Спарре Кристина сделала своей фрейлиной, и как только та появилась при дворе, то сразу ослепила всех своей красотой. Эббу везде звали La Belle Comtesse
[35], а слухи о красоте фрейлины достигли даже Парижа. Вполне резонно предположить, что Кристина, действуя, по-видимому, полуинстинктивно-полурасчётливо, переключилась на новый предмет, не менее достойный её королевских чувств, чтобы легче пережить крушение любви к кузену и неудачи с графом Магнусом Делагарди.
Связь Кристины с Эббой Спарре, согласно свидетельствам современников, продолжалась и в годы замужества последней
[36]. Б. Уайтлок докладывал в Лондон: «Поговорив со мной, королева представила меня графине Делагарди, которую звали la belle comtesse, и предложила мне побеседовать с ней, её подругой по постели
[37], чтобы убедиться, соответствовал ли её ум её красоте». После того как посол нашёл, что большого разрыва между красотой и речами графини не существует, «королева сняла с рук графини перчатки и дала одну мне, а другую, разорвав на четыре части, раздала другим…». На следующий день Уайтлок отослал графине целую дюжину английских перчаток, которые были в Стокгольме в большой моде.
Выражение «подруга по постели» могло, конечно, означать только одно — подругу по любовным играм, если, конечно, королева Кристина не использовала свою фрейлину как живую грелку. Но если вспомнить о спартанском воспитании королевы, позволявшем ей легко переносить жару и холод, то следует признать, что надобность в грелке вряд ли была для неё такой насущной.
Недостатка в историях, свидетельствующих в пользу «запретной связи», нет — главное, сама королева в письмах Эббе не скрывала своих чувств к ней. Правда, С. Стольпе считает многие из них грубыми подделками поздних авторов. Но сохранились оригиналы трёх писем Кристины Эббе, которые признаны подлинными и которые, по выражению писателя, «пышут жаром любви» (приводятся ниже).
Эта любовь казалась всем очень странной, если вспомнить о резко отрицательном отношении Кристины к женщинам вообще, тем более что в интеллектуальном и культурном отношении фрейлина ничего особенного из себя не представляла. Эбба Спарре обладала лишь одним достоинством — она была красива. С. Стольпе, убеждённый католик, полагает, что для королевы, разочарованной женихом, обратить свои взоры на прекрасную фрейлину было вполне естественно. Кристина, говорит он, всю свою жизнь обращала внимание на красивых женщин, а её отношение к Эббе — всего лишь игра, навязанная литературными условностями того времени. Но в том-то и дело, возражает ему другой швед П. Энглунд, что как раз под маской литературных условностей Кристина поддерживала с прекрасной графиней самые настоящие любовные отношения.
