На балу, устроенном городом в её честь, Кристина была одета иначе, нежели в вышеприведённом описании. На ней было огненно-красное платье, вышитое серебром и золотом, серое нижнее бельё с аналогичной вышивкой, на ногах похожие на мужские башмаки туфли, а на голове светлый, сильно напудренный и напомаженный парик, что, впрочем, не спасло её от критических замечаний.
В декабре Кристина вернулась в Рим, и при въезде в город папа снова устроил ей встречу — теперь официальную, торжественную. 23 декабря она выехала из находившейся в 100 километрах от Вечного города виллы семейства Ольджиати, в которой она некоторое время отдыхала после паломничества по Италии. На Кристине было простое серое платье, вокруг шеи — чёрный шарф, а на голове — шляпа с плюмажем. Из драгоценностей — лишь небольшое золотое кольцо. Карету с королевой сопровождали два кардинала-легата и длинный кортеж свиты. У Понте Мильвио, примерно в десяти километрах от центра Рима, её встретили сенаторы города, римский нобилитет, пажи, трубачи и кавалерийский эскорт. У виллы Юлия III, что на Фламиниевой дороге, она сделала короткую остановку. Здесь-то и были официально вручены подарки папы. Кристина, так же как и при неофициальном их осмотре на вилле Бельведера, снова вскочила на своего иноходца и, возглавив кортеж, поскакала к городским воротам Порта Фламиниа
[97]. Там, у здания кардинальского колледжа, она была встречена конным кортежем из кардиналов и приветственной речью, произнесённой дуайеном кардинальского корпуса Франческо Барберини. После него выступили знатные люди города, включая родственников двух последних понтификов. На внутренних фресках колледжа по приказанию папы, в связи с приездом в Рим королевы Кристины, был нанесён герб династии Васа, следы которого можно различить до сих пор.
Дальше все отправились к собору Святого Петра. Власти Рима объявили праздник и рекомендовали римлянам украсить фасады своих домов цветами, венками и флагами. Улицы были полны народа, в домах остались лишь больные да монахини. Как только королева вышла из кареты, со стороны крепости Сан-Анжело раздались звуки орудийного салюта. Это было совсем рядом, но Кристина нисколько не испугалась: ещё в детстве при громе пушечных выстрелов она радостно хлопала в ладоши. Вспомнила ли она в это время про своего отца? Она выслушала службу и проследовала в Сикстинскую капеллу, где её принял Александр VII со всей консисторией. После того как они обменялись несколькими фразами, церемония закончилась. После молитвы и службы в соборе папа снова устроил в честь Кристины торжественный обед.
На следующий день она уже инкогнито пробралась в собор на торжественную службу и праздничный банкет, посвящённые рождественским праздникам. Мессу служил сам папа Александр VII. Он ещё раз лично причастил её и дал ей второе имя Александра Мария. Ещё в Инсбруке королева заявила о своём желании принять новые имена — она хотела называться Кристиной Александрой, но после посещения храма в Лорето хотела прибавить ещё и имя Мария, которое должно было бы предшествовать имени Александра. Впрочем, имя Мария Кристина впоследствии не употребляла.
После мессы Кристина приняла участие в первом её жизни крестном ходе. Вечером она сидела за праздничным обедом рядом с папой, но отдельно, за специальным столом, который был на несколько сантиметров ниже стола папы. Впрочем, балдахин у неё с папой был общий. Стол по обычаю того времени окружали многочисленные зрители. Проповедники, включая генерала ордена иезуитов патера Оливия, читали проповеди. Пели хоры. Это была кульминация торжественного приёма Кристины в Риме. Дальше начинались будни, нужно было устраиваться в жизни. Пока же для проживания самой именитой теперь католички предложили дворец Фарнезе.
Когда Кристина появилась в Риме, она поразила его жителей неплохим знанием Италии и её культуры. Ничего удивительного в этом не было, поскольку в Стокгольме она много и часто общалась с итальянцами — музыкантами, учёными, священниками, скульпторами, художниками — и с некоторыми итальянцами состояла в переписке. На расстоянии и вещи и люди обычно предстают в идеализированном виде. Между тем картина римской и итальянской жизни, с которой королева столкнулась в 1655 году, далеко не совпадала с тем представлением, которое сформировалось у неё в Швеции.
Для лучшего понимания последующих событий полезно поближе познакомиться с обстановкой тогдашнего Вечного города.
Во-первых, Контрреформация оставила на теле культурной и образованной страны страшный след. Ещё в XVI веке Италия занимала ведущее положение в научном мире, а в начале XVII столетия уже последовало наступление инквизиции и прошли процессы против Д. Бруно, Г. Галилея и «еретика» Джулио Чезаре Ванини. Многие учёные и «вольнодумцы», включая утописта Кампанеллу, были вынуждены бежать из страны. Кристина скоро обнаружила, что далеко не все католики в Риме рассуждали подобно Кассати или Малинесу.
Во-вторых, католическая церковь переживала тяжёлый моральный кризис. Её служители, включая самое ближайшее окружение папы, чуть ли не поголовно погрязли в роскоши и разврате и вполне откровенно демонстрировали своё презрение к церковным канонам и правилам. Никакая, даже самая преувеличенная критика со стороны лютеран не могла превзойти масштабы отвратительного падения и деградации католической верхушки Рима и Италии вообще. Действительность была такова, что любая карикатура оказалась бы бледным её отображением.
При папском дворе буйным чертополохом процветали непотизм, подкуп и взяточничество. Ни один кардинал не назначался, ни одна должность в церковной иерархии не замещалась без того, «чтобы не порадеть своему человеку». Ярким примером нравов Ватикана может служить личность Олимпии Майдальчини, свояченицы покойного папы Иннокентия X. Будучи замужем за братом папы, Памфилио Памфили, эта энергичная и бессовестная женщина быстро «приручила» безвольного семидесятилетнего старца Иннокентия и полностью взяла управление Ватиканом в свои руки. Её бездарный сын Камилло, выдвинутый стараниями матери на самую верхушку ватиканской иерархической лестницы, женился на хитрой и не менее честолюбивой, чем мать, женщине, по странному совпадению с таким же именем — Олимпии Альдобрандини, и Ватикан превратился в форменный вертеп. Две Олимпии начали между собой настоящую войну за сферы влияния, и Иннокентий X только успевал увёртываться от их ударов. Когда он уже лежал на смертном одре, Олимпия Майдальчини, предчувствуя своё скорое падение, закрыла спальню папы на ключ и на глазах у всех стала вывозить из его апартаментов мебель и предметы обстановки на свою родовую виллу. Довершить разгром папских покоев помешал случайно оказавшийся рядом генерал ордена иезуитов патер Оливия. Свояченице папы запретили появляться в Ватикане. Но не успел Иннокентий X испустить последний вздох, как Олимпия Майдальчини ворвалась с двумя слугами в кабинет папы и унесла с собой сейф со всей его наличностью. В доме у папы буквально не осталось ни гроша. Когда потом к Майдальчини обратились с просьбой помочь похоронить папу, она нагло ответила:
— Откуда бедной вдове взять средства на похороны папы?
Тело умершего, накрытое простым покрывалом, пролежало три дня без гроба. Рядом стоял оловянный подсвечник — других в доме покойника не оказалось. (Правда, бельё для усопшего и старое покрывало для гроба свояченица всё-таки оставила.) Ни семья Памфили, ни кардиналы и не думали брать на себя расходы по похоронам папы. Наконец кто-то перенёс тело в какую-то каморку. Там нашлись инструменты, кирпич и известь. Пришли какие-то рабочие, один из них зажёг у изголовья свечу, другой добровольно согласился посидеть у тела ночью, чтобы его не изгрызли крысы. На следующий день из каких-то грубых досок рабочие сколотили гроб, а какой-то священник из церкви, расположенной неподалёку, дал несколько монет на проведение панихиды и похорон.
