На самом деле состояние её здоровья накануне Нового года никак не позволяло тронуться в путь. В декабре королеву мучили мигрени, она жаловалась на боли в боку, а местные врачи, кроме кровопусканий и каких-то экзотических настоек, ничем ей помочь не могли. Дель Монте и Маккиати докладывали Аззолино, что она пренебрегает своим здоровьем, много работает и пребывает в меланхолии, то есть депрессии. Аззолино советовал ей больше бывать на свежем воздухе и играть в бадминтон. Поскольку его совет королева восприняла как приказ, то начала с увлечением играть в эту модную игру.
Но всё это — паллиативы для её мятежной души. Не помогают ни уверения Людовика XIV о том, что французский двор предпринимает двойные усилия в целях благоприятного решения её вопроса в Стокгольме, ни балы, ни праздники. Несмотря на свой возраст и внешний вид, она пытается, как в молодости, показать себя в танцах. Сантини, зная, что его письма читаются Кристиной, в угоду своей госпоже сообщает кардиналу Аззолино в Рим, что королева выглядела в балете «как богиня, спустившаяся с небес». На самом деле она выставила себя на посмешище злым гамбургским сплетникам. Очевидно, королева забыла о собственной сентенции: «Напрасно правитель надеется узнать правду от других, если они не принимают её к сердцу постоянно».
Кстати о балах: в Гамбурге распространились слухи, что Кристина с их помощью хочет усыпить бдительность горожан и облегчить генералу Врангелю оккупацию города. А в Стокгольме твердили о том, что Кристина «обхаживает» Врангеля, чтобы с его помощью вернуться в Швецию и захватить трон. Тревога королевы усиливалась из-за поведения Друга: в одном из писем к ней он допустил выражения, из которых она сделала вывод о том, что он не желает её возвращения в Рим. В отчаянии она пишет ему: «Если Гамбург расположен не так далеко от Рима, чтобы удовлетворить вашу жестокость, то я, чтобы никогда не вернуться, отправлюсь на конец света».
Шестого марта 1667 года в Гамбурге появляется девятнадцатилетний сын Магнуса Делагарди и наносит королеве визит. Младший Делагарди от имени отца заверяет её в том, что в Швеции ей уготован хороший приём. Как бы в подтверждение этого Адами докладывает из Стокгольма, что власти приступили к подготовке её торжественного визита в Швецию. Из запасников королевского дворца достали ковры, посуду, серебряные приборы, погрузили всё на сани и отправили в Хельсингборг
[130]. Для встречи назначили делегацию во главе с братом канцлера, графом Понтусом, жена которого, урождённая графиня Кёнигсмарк, принимала активное участие в праздниках Кристины в Гамбурге. Делегация, в которую вошёл и известный дипломат и писатель Пер Спарре, прибыла на место, но Кристины там не обнаружила. Ожидать её пришлось целых два месяца.
Кристина покинула Гамбург лишь в конце апреля. По пути она посетила голштинских родственников, въехала в Данию и сделала непредвиденную остановку: в местечке Сорё с ней случился серьёзный приступ, от которого её избавил доктор выехавшего навстречу посла Терлона. Кристине сделали кровопускание, дали «французского супчика», и она почувствовала себя лучше. После этого королеве сообщили, что, пока она находилась в пути, Государственный совет принял указ, по которому всем шведам запрещалось посещать мессу в посольстве Франции. Невзирая на это, Кристина в сопровождении свиты и шведского резидента в Копенгагене Лильенкруны 15 мая 1667 года в крошечной каравелле пересекает Эресунд и с «небольшой» свитой в составе… 140 человек высаживается в Хельсингборге.
В Хельсингборге её довольно вежливо и с подобающими почестями встречают граф Понтус и другие официальные лица. Был произведён салют, звучали трубы, произносились высокопарные речи. Через два дня Кристина села в карету маршала Банера, губернатора Сконии, и тронулась в путь. Ехали не спеша — так приказала королева. Никто из шведов и словом не обмолвился об указе, хотя падре Сантини находился рядом с Кристиной и каждый день отправлял службу. Так прошли три дня пути, пока кортеж не достиг Ёнчёпинга. Там ей официально объявили содержание пресловутого указа: патер Сантини в столице появиться не должен.
По инерции кортеж продолжал двигаться и почти достиг Норрчёпинга, но был ли смысл в том, чтобы снова натыкаться на резкую конфронтацию? Тут ей объявили, что если она захочет принять участие в католической службе, то сможет сделать это в часовне французского посла. Это было совершенно неприемлемо и ниже достоинства Кристины: как королева она никогда не могла снизойти до того, чтобы первой наносить визиты какому-то там послу Франции! Выход был один — повернуть обратно и возвращаться в Рим. Можно было подумать, что Кристину специально заманили в эту ловушку, чтобы подвергнуть её ещё большему унижению. Продолжать путешествие означало развязать в Швеции междоусобицу, а этого она себе позволить ни при каких обстоятельствах не могла и не хотела, ибо это неуклонно повлекло бы за собой отмену положений Акта об отречении. И она отдала приказание готовить лошадей в обратный путь.
Отговорил королеву граф Понтус Делагарди: он предложил обратиться к королю Карлу XI и подождать от него ответа. Письмо Кристины к десятилетнему племяннику содержало такие слова:
«Это Ваше новое несправедливое требование сводит на нет весь почёт, который Вы мне приготовили, потому что оно жестоко оскорбило меня… На свете нет личных выгод или интересов, из-за которых бы я на какое-то время прекратила отправлять свои религиозные убеждения… Я выехала бы в обратный путь уже сегодня вечером, если бы граф Понтус настоятельно не попросил меня подождать ответа от Вашего Величества, чтобы убедиться, достаточно ли у Вашего Величества уважения ко мне, чтобы изменить своё решение. Не дождавшись этого, я уж больше вряд ли получу свидетельства Вашей любезности и отправляюсь в путь немедленно. Вместе с тем хочу напомнить Вам о том, кем являетесь Вы и кем — я: должна просить Вас поверить, что Вы не являетесь той персоной, от кого я в моём положении могу получать приказы. Несмотря на Ваши экстраординарные распоряжения, мой брат и племянник, остаюсь Вашей доброй сестрой и тётей. К. А.».
Письмо в руки Карлу XI, естественно, не попало. Ответ опекунского совета был выдержан в резких тонах. Запрет на въезд священника и секретаря Кристины не только не отменили, но и ужесточили новым требованием: королева не должна была официально справлять мессы во французском посольстве, она могла сделать это лишь под предлогом нанесения послу Помпону частного визита. Магнус Делагарди явно издевался над ней.
Гнев и раздражение королевы были настолько велики, что она приказала немедленно закладывать лошадей. Тот, кто устроил эту ловушку, вероятно, достиг своей цели. От неё ожидали скандала, вспышек гнева, проклятий и недовольства и получили их. Она не захотела даже, чтобы граф Понтус сопровождал её, но поскольку без его содействия королеву могли бы не пропустить через встречающиеся на пути крепости, он остался. На обратном пути она успокоилась — никогда раньше она не была такой безмятежной, как перед посадкой на корабль в Хельсингборге. В отличие от неё свита выглядела измученной и уставшей.
