Король со своей пестрой компанией старался держаться к пехотинцам поближе. Кругом роились казачьи разъезды, но они не осмеливались нападать на охрану. Ее на всякий случай решили усилить, и капрал Брур Роламб отправился к Левенхаупту за помощью. Примчался эскадрон драгун под командованием Роберта Муля, и казаки скрылись. После этого процессия с большими потерями прошла сквозь редуты, и во время перехода у конных носилок пушечным ядром разбило дышло. Для его починки пришлось остановиться, что привело к новым весьма ощутимым для охраны короля потерям.
Скоро батальоны Левенхаупта под аккомпанемент орудийных и мушкетных залпов приблизились к русскому лагерю и, не обращая внимания на пули и картечь, косившие их рады, врезались в его позиции. Генерал якобы уже видел, как русские в панике начинали покидать окопы, как вдруг пришел приказ Реншёльда остановить атаку и отойти в западном направлении.
Приказ был выполнен.
Историки и военные специалисты Швеции считают этот шаг второй роковой ошибкой Реншёльда на поле боя. Мнение спорное: П. Энглунд, к примеру, полагает, что изолированная «молодецкая» атака десяти батальонов Левенхаупта на русский лагерь имела меньше шансов на успех, нежели общее наступление всей пехоты согласно Реншёльду. Кстати, Левенхаупт, увлекшись движением вправо, почему-то совсем забыл, что он отвечает за всю пехоту, а не только за пехоту правого фланга.
Времени было около шести часов утра, когда Реншёльд, вернув свою кавалерию и пехотные батальоны Левенхаупта, обнаруживает отсутствие шести батальонов Рууса. Где они? Реншёльд был в отчаянии. Несмотря на отсутствие фактора внезапности, на опоздания и прочие накладки, операция все-таки в самых главных своих чертах развивалась вполне благоприятно, но вот теперь снова все уперлось в пехоту. Проклятый педант Левенхаупт! Сам забрел черт знает куда и упустил к тому же из виду Рууса!
Он немедленно выслал к Руусу отряд драгун под командованием полковника Хъельма с приказом вернуть его в боевые порядки. По непонятным причинам Хъельму разыскать Рууса не удалось, хотя участок поля сражения, по которому ему надо было пробиться к Руусу, был относительно свободным от русских солдат, которые в основном находились на редутах. (Вообще-то, считает Бенгтссон, кавалерийская помощь Руусу была не нужна, ему нужны были четкие приказы, а их-то из-за гибели Сигрота он так и не получил. Можно и нужно было выслать к нему пару адъютантов, и фельдмаршал сделал это позже, один адъютант пробился до Рууса, но было уже поздно.)
Потом выяснится, что батальоны Рууса зашли слишком далеко на юг и застряли за восьмым редутом, который продолжал оказывать сопротивление и в упор расстреливать шведов. Согласно плану, его ребята должны были лишь напасть на редуты, чтобы облегчить прохождение всей армии, а потом немедленно прекратить атаку и присоединиться к общей массе пехоты. Но Руус, не имея представления об общем обходном маневре на русский лагерь, в своей беспомощной безнадежности «вцепился» в восьмой редут и никак не мог от него оторваться. Несчастный Руус не был телепатом, он не мог читать мысли Реншёльда даже на близком расстоянии, а потому не имел ни малейшего понятия относительно того, чего ждал от него в это время главнокомандующий. Сигрот, действовавший в составе его колонны в качестве командира полка, был убит и не успел сообщить ему самого главного.
И Руус, добросовестный вояка, с каким-то тупым оцепенением и безразличием посылал своих пехотинцев на редут в одну атаку за другой, повторяя «рекорды» генерала Лагеркруны под Стародубом и бессмысленные «достижения» шведов под Веприком. У него куда-то пропали два гвардейских батальона, а он только выругался и продолжал наседать на русских. Потом куда-то так же загадочно исчезли другие части, а он все не мог сообразить, что происходит. И наконец, когда примерно 40 процентов личного состава были положены перед русскими валами, он послал всех и всё к черту и отступил от редута. Первым логичным шагом было бы попытаться соединиться с армией, но он не знал, в каком направлении ее искать. И тогда он выбрал самое нелепое направление — он пошел на восток. Ему попался по пути какой-то лес, и там он расположил своих раненых и оставшихся в живых солдат и офицеров (впрочем, офицеры были почти все выбиты) и попытался привести их в порядок
[165].
В русском лагере, когда убедились, что вся армия шведов ушла в северо-западном направлении, вдруг заметили, что впереди расположился на отдых какой-то шведский отряд. Они немедленно выслали к нему сильную пехотную колонну и кавалерию и наткнулись в лесу на остатки пехотной колонны Рууса. Они окружили шведов как раз в тот момент, когда к ним прибыл адъютант фельдмаршала, капитан лейб-драгун граф Нильс Бонде. Адъютант даже не успел сообщить бедному Руусу о том, где находится вся армия и куда ему следует идти, потому что генералу было уже некогда: со всех сторон наседали русские, и ему надо было руководить отражением атаки. Во время боя Нильсу Бонде удалось вырваться из окружения, так и не посвятив Рууса в тайну о местонахождении армии. Руус, после отчаянных попыток пробраться к своим, сдался русским в гвардейском шанце, на северо-западной окраине Полтавы, когда в его отряде из 2600 осталось всего 400 человек, с которыми он пошел в атаку на редуты. Он хотел соединиться с частями, оставленными для контроля осажденной крепости, но не смог — помешал гарнизон под командованием Келина. Остатки батальонов на почетных условиях капитулировали перед русским генералом Ренцелем. Когда пленных шведов вели в русский лагерь, с северо-запада до них донеслись звуки залпов: шведы приступили к выполнению основной операции сражения, но Руусу и его обескровленной пехоте было уже все равно.
К плененной группе Рууса, сообщает Энглунд, присоединился и разведывательный отряд Шлиппенбаха. «Пылкий» А. В. Шлиппенбах пытался пробиться к главным силам, но натолкнулся на русское соединение, планировавшее атаковать Рууса. После короткой стычки отряд был опрокинут, сам Шлиппенбах
[166] попал в плен.
Так, практически не внеся никакого вклада в сражение, пропала третья часть пехоты шведов, включая прославленный Далекарлийский полк. В нашей литературе этот факт иногда упоминается, но нигде не говорится о том, с каким драматизмом восприняли эту потерю шведы, в частности, их высшее военное руководство.
Между тем ни у одного ответственного военачальника — ни у самого Рууса, ни у Левенхаупта, ни у Реншёльда — не возникло мысли по-настоящему заняться исправлением положения. Почему полковник Сигрот не обмолвился перед атакой хоть парой слов со своим начальником? Почему у дотошного и совестливого Левенхаупта не возникла мысль о пропаже одной своей колонны? Почему Реншёльд тянул с посылкой своих адъютантов к Руусу? Почему так нелепо действовал сам Руус? Почему с таким равнодушием к приказу фельдмаршала отнесся всегда предприимчивый Хъельм? Почему всеми генералами и высшими командирами вдруг овладели какая-то непонятная апатия, инерция и полная безынициативность? Ни на один из этих вопросов удовлетворительного ответа найти невозможно. Можно лишь предположить, что в шведском военном механизме вышла из строя пружина, приводившая весь механизм в действие и заставлявшая работать его точно и непрерывно, — король Швеции Карл XII. Но тогда выходит, всему шведскому генералитету, закаленному в боях, вооруженному самыми передовыми военными знаниями, грош цена? Значит, они были лишь хорошими исполнителями и только? Вероятно, так. Одновременно зададимся вопросом: а что случилось бы с русской армией и вообще с Россией, если какое несчастье произошло бы с царем Петром? Ответ очевиден. Вот мы еще раз и убедились в том, какую роль в истории играет личность, особенно такие личности, как Карл XII и Петр I. И особенно в такие времена, когда «народ безмолвствует».
