Между тем Карл XII из Турции станет обвинять Левенхаупта в измене и основной упор сделает на том, что армия хотела сражаться, но генерал этого не позволил.
«Это не подлежит прощению... Тот отчет, который он отослал своей супруге, а она прислала его сюда, чтобы показать, что во всем виноваты войсковые части, которые якобы не хотели сражаться, наоборот, показывает, что вина лежит на нем, а не на армии... Дело довольно ясное и простое: он поступил самым позорным способом вопреки приказам и военным обычаям и нанес непоправимый ущерб, который вряд ли мог быть больше, даже если бы он постарался. Я не думаю, что им руководили злонамеренность или обычная трусость. Но на поле брани нет оправданий; вероятно, у него помутилось в голове, или он упал духом, и потому не выполнил то, что должен был сделать любой генерал в трудной ситуации; безответственно демонстрировать свою робость, как сделал это он»
[186].
Можно ли согласиться с такой оценкой? Вряд ли. Е. В. Тарле категорически возражает против того, чтобы в драме под Переволочной обвинять генерала Левенхаупта. Он считает, что шведская армия была уже настолько деморализована, что вступать в бой с отрядом Меншикова оказалась не в состоянии. Такого же мнения придерживается и швед Э. Карлссон. Да и планы Карла переправить армию через Ворсклу и отправить ее по засушливым Таврическим степям в Крым или к Очакову можно назвать иллюзорными — это было равносильно посылке каролинцев на верную смерть.
... Полковники ушли задавать вопрос своим подчиненным и скоро вернулись. Ответ, который они принесли, Левенхаупта не удивил. Он и сам видел, что большая часть солдат и офицеров особого боевого воодушевления от перспективы сражаться не выказывала. Правда, были высказывания со стороны кавалеристов, не участвовавших в бою, которые готовы были оказать сопротивление русским, но таких было мало. В мемуарных шведских материалах есть ссылки на разговор драгун лейб-роты Альбедюля: «Какого черта нас спрашивают? Раньше этого никогда не делали, а просто говорили: вперед, ребята! Мы не можем сказать, что мы их побьем, но мы сделаем все, что в наших человеческих силах».
Итак, капитуляция. Сопротивление было невозможно и бессмысленно. Для Левенхаупта и Кройца сомнений никаких не было. Условия ее были изложены на бумаге, подписаны, подтверждены и выполнены личным составом армии. Утром 11 июля (30 июня), спустя 12 часов после того как Карл XII переправился на западный берег Днепра, шведская армия в составе генерала, двух генерал-майоров, 11 полковников, 16 подполковников, 23 майоров, фельдцейхмейстера, 256 ротмистров и капитанов, капитан-лейтенанта, 304 лейтенантов, 323 корнетов и прапорщиков, 18 полковых квартирмейстеров, двух генерал-адъютантов и 25 адъютантов, а также 12 575 унтер-офицеров и рядовых, из которых 9152 человека были кавалеристами, 3286 пехотинцев и 137 артиллеристов сложила оружие. К ним следует прибавить 3402 человека нестроевых и штатских, включая 34 членов придворного штата, а также 1657 женщин и детей самого разного возраста. Здесь же русские вернули своих 2900 пленных. Из армии, в начале прошлого лета насчитывавшей около 49 тысяч человек, с королем ушли всего 1300, да и то раненых, больных и искалеченных
[187].
Судьба сыграла с Левенхауптом злую шутку, она пощадила его на поле Полтавской битвы и в последний момент преподнесла ему пост главнокомандующего армией. В русском плену он услышит не раз горькие и несправедливые упреки в свой адрес со стороны своих бывших подчиненных и использует их как повод для всякого рода ламентаций.
Так армия Петра одержала «вторую неслыханную викторию» — 16 тысяч деморализованных солдат и офицеров Карла XII, больных и раненых, складывали к ногам светлейшего князя, генералов Голицына и Бауэра оружие, 142 знамени и штандарта, среди которых оказались два прапора Мазепы, пять булав и семь запорожских перначей. Практически половина шведского генералитета оказалась в русском плену. Расчет за Нарву был произведен с лихвой.
В Переволочне каролинская армия, созданная и выпестованная Карлом XI, опробированная и закаленная в первые годы Северной войны, ушла в небытие. Каролинцев ждали новые испытания, которые они с терпением и стойкостью будут переносить в русском плену. Сначала их покажут в Москве во время триумфального шествия царя Петра, а потом разбросают по необъятной территории Российской империи, где они будут терпеть нужду, голод, болезни и неизмеримую тоску по далекой родине, по былым походам, по своему королю.
Наемные полки исчезнут из шведской армии навсегда
[188], в то время как шведские будут постепенно возрождаться — несмотря ни на что, шведки не перестанут рожать и растить рекрутов, а король не устанет слать в Стокгольм письма с указаниями формировать новую армию. Но былого возродить уже не удается. «Вся неприятельская армия фаэтонов
[189] конец восприяла», — писал Петр своим из-под Полтавы.
Петр победил. Победил определенно, но пока не окончательно. Победил благодаря своей работоспособности, энергии, организационному таланту, умной внешней и внутренней политике; благодаря мужеству и храбрости русского солдата и набранных в Европе офицеров и генералов, благодаря определенному везению и резервам страны.
Карл проиграл, и как бы он ни пытался перевалить свою вину на генералов, на неблагоприятные климатические и погодные условия или стечение негативных обстоятельств, пишет Э. Карлссон, от фактов не уйдешь: основную вину за исход русского похода каролинцев несет он сам. Главный стратегический просчет шведского короля заключался в том, что нельзя было вообще вести армию вглубь России, оторвав ее от своих тыловых баз. Король обескровил ее в длительных и утомительных переходах через леса и болота Литвы и Белоруссии, в мелких ежедневных стычках с русскими, в ходе утомительных и безнадежных поисков для нее провианта и крыши над головой, в результате азартных бессмысленных военных операций.
Германский профессор Халлендорф, автор труда «Карл XII на Украине: рассказ одного каролинца», приводит отрывок из воспоминаний возвратившегося из русского плена ротмистра Петера Шёнстрема. Когда в 1721 году, после заключения Ништадтского мира начали отпускать домой шведских пленных, Петр пригласил их к себе на обед. Говорили о войне, о прошедших битвах, об ошибках и заслугах шведских и русских военачальников. Потом царь заговорил о Карле XII. Он сказал, что с самого начала мира не было такого совершенного героя, каким был «брат Карл». Шведский король, по мнению царя, не испытал великого счастья, но был великим человеком — слишком великим, чтобы управлять людьми. Поскольку он сам обладал необыкновенной храбростью, то полагал, что и другие люди должны походить в этом на него. Он хотел, чтобы все без страха хорошо исполняли свое дело и брали с него пример, но он часто ошибался в людях. Поскольку он сам был человеком слова и чести, то полагал, что и другие должны были быть таковыми, но его часто обманывали и соседи, и собственные подданные. Если он что обещал, то выполнял, даже если это стоило ему короны, государства и жизни. Его соседи с ним так не поступали.
