Скоро турки, оставив своих раненых и убитых, не выдержали натиска шведов и очистили зал, выскочив через окна и двери наружу. Вслед за этим от них освободили еще пару комнат, а потом и весь дом. У окон расставили стрелков, и они сразу открыли огонь по туркам, скопившимся на площади и готовившимся к новому приступу. В это время к драбанту А. Руусу подошел солдат и сообщил, что куда-то исчез король. Руус кинулся на поиски и нашел короля в комнате гофмаршала Дюбена. Карл XII оказался там в «обществе» трех турецких головорезов, отнюдь не испытывавших по отношению к нему добрых намерений. Король поднял обе руки высоко над головой, держа в правой шпагу и готовясь отбить их нападение. Руус выхватил пистолет и выстрелил в турка, стоявшего к двери спиной. Король сначала не узнал, кто пришел, потому что комната наполнилась пороховым дымом, и, не поворачиваясь на выстрел, быстро опустил руку и проколол второго турка шпагой. Третьего уже прикончил драбант Руус. И тут только король узнал своего спасителя и произнес: «Руус, это ты меня спас?» — «С Божьей помощью мне посчастливилось», — ответил тот. Карл похлопал его по плечу и сказал: «Я вижу, что вы, Руус, меня не оставили».
Кроме прежних ран, из которых кровь текла по лицу, король получил еще одну: когда он схватился с тремя турками, ему пришлось отражать удар турецкой сабли; схватившись левой рукой за клинок, он порезал руку между большим и указательным пальцами. Король вытер кровь с лица своим платком, а Руус перевязал ему руку своим. Выходя из комнаты, Карл спросил: как же так получилось, что все его бросили и он остался один, на что драбант спокойно ответил, что все либо ранены, либо убиты, либо взяты в плен.
Турки в это время подтянули артиллерию и стали обстреливать дом, правда, не причиняя ему особого вреда, потому что оштукатуренные стены не трескались и не разрушались, пушечные ядра пробивали в них дыры, но дом продолжал стоять. Из дома отвечали ружейными выстрелами, и Карл, всегда предпочитавший рукопашную схватку стрельбе, ходил по дому с порохом и шляпой, полной свинцовых пуль, и раздавал их стрелкам.
Прошло несколько часов, а ситуация оставалась прежней. Короткий зимний день заканчивался, начинались сумерки. За событиями со стороны — из дома капитана Джеффри — наблюдали хозяин дома, Фабрис и переодетый под татарина французский гугенот ля Монтрайё. Турки их не трогали. Наконец нападавшим надоела вся эта возня, в которой они никак не могли справиться с горсткой неверных, и они стали стрелять по крыше дома горящими стрелами. Какая-то группа янычар подкралась к углу дома и запалила несколько охапок сена. Прежде чем защитники успели что-либо заметить, крышу охватил огонь. Король с несколькими людьми поднялся на чердак, чтобы посмотреть, можно ли было потушить пожар, но ни воды, ни каких иных подручных средств для тушения огня не нашлось. Шпагами и мушкетами оторвали от крыши несколько досок, но огонь быстро распространялся по всему дому, находя себе пишу среди сложенных на чердаке дорогих подарков султана и экспонатов, привезенных каролинскими офицерами из экспедиций на Средний Восток, К тому же турки стали вести сильный огонь по крыше, и все попытки потушить пожар пришлось прекратить.
Король и сопровождавшие его люди накрыли головы мундирами и камзолами и через бушующее пламя с трудом могли снова спрыгнуть на лестницу и спуститься вниз. Двоих шведов турки подстрелили, и их оставили на горящем чердаке. Лестница почти вся сгорела, и пришлось в горящей одежде прыгать через проем на пол. Королю неожиданно захотелось пить, но поскольку в доме воды не было, он выпил большой бокал вина. С потолка стали падать горящие доски и балки, и пламя распространилось по фронтону. Огонь наступал по всему дому, и Карл с оставшимися защитниками был вынужден уступать ему одну комнату за другой, пока все, опаленные, наглотавшиеся дыма и обессиленные от жары, не собрались в последнем помещении. Кто-то сказал, что наступило время сдаваться, но король, пребывавший в весьма возбужденном состоянии, не желал и слышать об этом. Он сказал, что сдаваться ни при каких обстоятельствах не намерен.
Пока продолжалась перестрелка, а в комнате стал сыпаться сгоревший потолок, возникла опасность, что шведы перестреляют друг друга, потому что огонь вызвал несколько самопроизвольных выстрелов из мушкетов. Когда дышать стало уже совсем нечем, открыли внешнюю дверь помещения и король крикнул: «Давайте сопротивляться, пока они нас не возьмут живыми или мертвыми!» — и все выскочили на двор навстречу пулям. Королю пришла в голову идея отступить в недостроенное здание канцелярии, находившееся неподалеку от дома. С пистолетом в одной руке и со шпагой — в другой он побежал к канцелярии, за ним последовали остальные. Со всех сторон на них кинулись турки. Карл задел ногой чьи-то шпоры, споткнулся и упал. Лейтенант Улоф Оберг, находившийся ближе всех к королю, бросился на него и накрыл своим телом. На них навалилась целая куча турок. Оберга, получившего по голове удар саблей, турки быстро оттащили в сторону. Из руки короля вывернули шпагу и стали рвать на клочки его камзол, чтобы получить материальное подтверждение на получение вознаграждения от сераскира. Всех остальных шведов тоже быстро разоружили, лишили одежды и всех личных вещей. «Это произошло в восемь часов вечера, — вспоминал Аксель Руус. — с тех пор как Его Величество и все мы, кому посчастливилось целых восемь часов быть с ним рядом, храбро сражались с самого начала до конца».
Когда король поднялся на ноги, то первым делом спросил, в чьи руки он попал. Узнав, что это были турки, он сразу успокоился. Король испытывал явное недоверие к татарам и оказаться в их руках не хотел.
Бой кончился. Особым кровопролитием он вроде бы не отличался: кроме майора Фоллина, никто из шведских офицеров не погиб, но зато были убиты два камергера, несколько солдат и слуг (число погибших, по разным подсчетам, колеблется от 12 до 15). Потери турок составляли около 200 человек. Утверждали, что Карл XII лично уложил в бою несколько нападавших, но сам он помнит только трех.
Как только у короля вырвали шпагу, к нему сразу вернулись спокойствие и отрешенность. Задушенный дымом, обожженный пламенем, пропахший порохом и кровью, с опаленными бровями и разорванной в клочья одеждой, он позволил туркам отнести себя к сераскиру Бендер Исмаилу-паше. Фабрис пишет, что, несмотря на драматизм ситуации, он не смог сдержать смеха, когда увидел, как янычары торжественно несли короля на руках. Головы, руки и тело каждого янычара украшали головные уборы или клочки одежды шведов, и со стороны они походили на шутов.
Исмаил-паша принял Карла с подчеркнутым почтением и вежливостью и предложил место на диване. Король при виде турка иронично произнес: «Браво, браво!» — сесть отказался и разговаривал с турком стоя. Во время заключительной свалки во дворе ему сломали правую ногу, но король никогда никому об этом не говорил
[220]. Он равнодушно выслушал комплименты сераскира, касавшиеся его военного подвига, и ответил, что «...все это было слишком много для шутки, но слишком мало для серьезного дела», ибо если бы все шведы приняли в обороне дома участие, то турки не одолели бы их и за десять дней. Потом Карл попросил воды и мыла, ему накрыли стол, он поел и сразу заснул. Исмаил-паша шведской иронии не понял, но уже выпустил пленных Гротхюсена и майора гвардии Бенгта Риббинга и разрешил им скрасить одиночество Карла.
