И король, и его генералы втайне облегченно вздохнули, что им так удачно удалось избавиться от русских, на охрану которых у них просто не было сил. Центр и правый фланг русских были заняты, теперь можно было уделить внимание и левому. Там никаких столкновений практически не было, противника «охраняли» кавалерия Вахтмейстера и часть выделенных пехотных батальонов. Другая часть была переброшена к вагенбургу преображенцев и семеновцев, и теперь их надо было срочно возвращать назад.
Запас патронов в некоторых пехотных полках вышел, и генералу О. Веллингку было поручено получить боеприпасы у коменданта Нарвы X. Р. Хорна. Осажденные в конце битвы сделали вылазку своими скромными силами и по мере возможности оказывали содействие пришедшей им на выручку армии короля. Б. П. Шереметев, стоявший на южном фланге русской обороны, в бой вступать не стал, а со всем своим кавалерийским корпусом бросился в реку, спасаясь от наседавших шведов вплавь. По русским данным, в реке утонуло около тысячи кавалеристов.
Командующий левым флангом генерал Вейде
[53] был ранен, но упорно отражал атаки шведов. Узнав, что правый фланг уже разбит и его защитники либо погибли, либо рассеяны, либо попали в плен, он пришел к выводу о бесполезности дальнейшего сопротивления и утром 1 декабря (20 ноября) послал шведам парламентера х запиской на немецком языке. Текст ее гласил (в двойном переводе с немецкого, сделанного шведами, и шведского, сделанного автором): «Ввиду того, что мы отсечены от армии, хотим защищаться до последней капли крови; но если мы подучим разумные для обеих сторон условия, то, если они окажутся великодушными, я готов их принять».
Вейде получил ответ, что он может полагаться на милость короля Швеции, но сначала должен сложить оружие и сдаться на милость победителей без всяких условий. Вейде сдался, и вторая часть битвы была закончена. Позже договорились, что солдаты и младшие офицеры могут возвращаться домой без оружия, но со своими личными вещами. Таких оказалось от десяти до двенадцати тысяч, и они длинной колонной проходили мимо Карла и его генералов, бросали на землю ружья и знамена и уходили с палками в руках. С них взяли обещание по возможности не бесчинствовать в землях его королевского величества. Интересно, кто и как им переводил на русский язык такое пожелание.
Это был благородный жест со стороны Карла XII, пишут шведские историки, забывая при этом упомянуть, как король нарушил данное слово и вопреки своему обещанию задержал в плену большую группу старших офицеров, лишив их оружия. А «благородство» шведского короля в значительной степени диктовалось объективными условиями, потому что шведская армия, уступавшая побежденной по численности, понесла чувствительные потери. К тому же войска устали, измокли и замерзли, и дисциплина в некоторых частях стала падать, К примеру, финские пехотинцы, обнаружив в русском лагере запасы спиртного, напились на голодный желудок так, что поголовно вышли из строя. Конечно, замечают шведские историки, будь на месте Карла натура менее великодушная, она нашла бы другой выход обезвреживания многочисленных солдат Вейде, например, держать всех в плену, по праву победителя не обращая внимания на отсутствие реальных возможностей для их прокормления, или приколоть всех штыками, как поступит Реншёльд с русскими 4500 пленными под Фрауштадтом (Вшов). В истории таких примеров много, в том числе и в новейшей. Так что вероломство короля тоже объяснилось бы вполне просто: русские «варвары» не заслуживали того, чтобы с ними обращались по-рыцарски.
На сей раз Карл XII проявил некоторое великодушие. Жестокосердие войны еще не достигло своих пределов. Позже и король, и сами шведы подобное снисхождение к врагу проявлять не станут. То, что многие из отпущенных не добрались до Новгорода и умерли по пути, шведов, естественно, уже не касалось — это было дело царя Петра.
Потери русской армии были огромные. Лишь в бою, по шведским оценкам, погибло около восьми тысяч человек. Если добавить сюда тысячу утонувших всадников Шереметева и скончавшихся по пути в Новгород от ран, холода и голода, то цифра может значительно возрасти. В плен к шведам попали 18 генералов и большое количество полковников, 145 орудий, 151 знамя и 20 штандартов, а также весь запас провианта и амуниции плюс полевая военная касса царя Петра. Среди пленных оказался грузинский царевич Александр, наследник грузинского престола. Его отец в 1688 году был изгнан из Грузии и нашел приют в России. Он отдал своего сына Петру, и девятнадцатилетний царевич сопровождал нарвскую армию; во время сражения он был взят в плен пьяными финскими солдатами, которые раздели его и хотели убить. К. Г. Реншёльд спас царевича, одел его и представил королю. Этот эпизод буквально потряс Карла, и он произнес одно из своих, может быть, самых эмоциональных выражений: «Это все равно, как если бы я попал в плен к крымским татарам!»
[54]
Шведы свои потери оценивали скромно: 31 офицер и 650 рядовых убитыми и 1200 ранеными. Среди драбантов было 11 убитых и 25 раненых. Нарва стала их первым боевым крещением. Впоследствии драбанты оправдают свое название элитной воинской части и своим геройством не раз будут помогать королю выигрывать сражения.
Шведы праздновали победу, писали о ней домой и в официальных уведомлениях, и в частных письмах своим родственникам. Полковник Магнус Стенбок, переполненный радостными чувствами, сообщал своей жене о том, что досталось ему из взятых на поле боя трофеев: «...красивое покрывало для кровати, подбитое куницей, две серебряные кружки и кубок, не считая прочей мелочи, которую я отошлю домой». Кроме того, он получил «...для улучшения экипажа тысячу риксдалеров наличными деньгами», взятыми из захваченной царской казны, а о самом важном сообщает в конце письма: «...позавчера в самых милостивых выражениях получил от Его Величества за мою храбрость и примерное поведение звание генерал-майора»
[55].
О личных впечатлениях самого короля после победы под Нарвой никаких письменных свидетельств не осталось, что удивительно, так как он не мог не написать об этом своей младшей сестре. В официальных реляциях сообщалось, что Карл XII во время сражения находился «...в местах, где сильнее всего стреляли и бились врукопашную», чтобы на коне и в пешем строю вести за собой пехоту и кавалерию, подвергая таким образом себя «...всем опасностям, которым подвергались его рядовые солдаты». Очевидцы говорили, что король вел себя под Нарвой не как разгоряченный лейтенант, ищущий себе приключений в самых горячих точках боя, а как разумный военачальник, появлявшийся там, где было необходимо, чтобы своим словом верховного главнокомандующего помочь делу. Он не был со своими драбантами у Камперхольмского моста, где они пытались перерезать противнику пути отступления, а оставался перед русскими окопами с лейб-драгунами, предупреждая опасность активизации частей генерала Вейде на южном фланге. Вместе с драгунами он прогонял выбежавших на поле русских обратно в окопы. Позже, когда он сделал попытку перебраться в занятый русский лагерь, он, объезжая кучу убитых и раненых, провалился в окоп, наполненный водой, и потерял в нем шпагу и один сапог. Распорядившись о подавлении сопротивления в импровизированном русском вагенбурге, он восполнил необходимое для всадника снаряжение и удалился на другой фланг поля битвы. Когда Карл после боя снял свой галстук, из него выпала застрявшая мушкетная пуля — первая из тех пяти, которые, напевая «любимую его музыку», будут удостоены личной встречи с ним. Вторая пуля нанесет ему визит девять лет спустя.
