Немецкий историк О. Хайнтц тоже считает, что воспитание молодого принца осуществлялось в высшей степени неудачно. Слишком разбросана и перенасыщена лишними предметами была программа его обучения, составленная гувернером Эриком Линдшёльдом в 1690 году и основанная на ожиданиях от явно завышенных способностей ученика. Непропорционально много внимания было уделено религии (преподаватель — епископ, а потом архиепископ Эрик Бенцелиус), слишком раздут был штат учителей и слишком мало среди них оказалось настоящих воспитателей.
Маленький Карл был подвижным ребенком, много шалил, отличался упрямством и непоседливостью. Его привлекал огонь, и он часто трогал пальцами горящие фитили свечей, за что однажды поплатился обгорелыми манжетами и ожогами на руке.
Так называемые телячьи нежности и избалованность постарались изгнать из жизни малыша сразу; быть принцем, по мнению отца, не значило беззаботно проводить время, сын должен был вырасти человеком долга и обязанностей. Поэтому общение маленького Карла с мамками и няньками было ограничено уже в четырехлетием возрасте, когда он с матерью выехал в Упсалу и принял участие в выборе себе подходящих наставников среди ученых Упсальского университета. Ульрике Элеоноре понравился 53-летний Андреас Норкопенсис (в дворянстве Нурденхъельм), профессор элоквенции
[5] Упсальского университета, скромный, порядочный, умный и тонкий человек. Он-то и стал первым учителем маленького принца. Немного погодя для мальчика был найден и гувернер — им стал граф Эрик Линдшёльд, гуманист, государственный человек, умница, уже имевший опыт воспитания в семьях побочных детей дедушки принца. Королева была против кандидатуры Линдшёльда, подозревая его в проголштинских симпатиях, но король настоял на своем.
Мать Карла недолго задержалась на этом свете — Вольтер пишет, что она в возрасте 36 лет преждевременно сошла в могилу «...от горестей, каковые ей причинял супруг»
[6] — и не успела вложить в своего любимого сына все, что ей хотелось. Но и то, что он получил, осталось в мальчике навсегда: она посеяла в нем доброту, религиозность, чувство справедливости, чистоту нравов, а уже после нее эти качества по мере возможности и способностей взращивались и укреплялись учителями.
Перед смертью мать взяла с сына обещание заботиться о своих сестрах. Карл, как мог, старался соответствовать этому пожеланию и был внимательным братом. Он с обожанием относился к своим сестрам, заботился о них и тепло называл их по-французски «mon coeur» — «сердце мое». Больше он был близок к младшей сестре Ульрике Элеоноре. Старшая сестра Хедвиг София, выйдя замуж за голштинского герцога, рано уехала из Стокгольма и вообще рано ушла из жизни.
Смерть матери 6 августа 1693 года мальчик переживал очень остро, несколько дней он находился в лихорадке и никого не хотел видеть. Свою мать он будет вспоминать потом всю жизнь.
Хедвиг Элеонора сразу после смерти невестки начала хлопотать о повторном браке сына, но Карл XI резко пресек все ее маневры. Он сказал: «Когда принцу Карлу будет восемнадцать, я женю его и обеспечу престолонаследие; что касается меня, то я никогда не найду и наполовину лучшей матери для моих детей, нежели та, которую я потерял». Король тяжело переживал кончину супруги и часто плакал, когда ему напоминали о ней. Покидая Карлбергский дворец три дня спустя после смерти супруги, король произнес печальные слова: «Здесь я оставил половину моего сердца». Когда датский посол Луксдорф от имени датского двора выражал Карлу XI соболезнование в связи с кончиной Ульрики Элеоноры, король не выдержал, отошел к окну и, закрыв лицо ладонями, зарыдал. Никто не мог предположить, что в этом мужлане скрывались такие нежные чувства...
Чувство долга у принца, вероятно, было врожденным. Однажды няня оставила его в кресле и приказала никуда не отлучаться, пока она не придет. Его нашла мать и пригласила в церковь. Карл наотрез отказался последовать за ней и дожидался, когда появится та самая няня и разрешит слезть с кресла. Нам эта сцена живо напоминает рассказ Пантелеева «Честное слово».
Согласно нашим представлениям, характер человека на 70—80 процентов формируется по достижении им пятилетнего возраста. В общем-то так произошло и с маленьким шведским принцем. К шести с половиной годам Карл навсегда расстался с женскими покоями дворца, отец выделил ему отдельные собственные апартаменты и создал для него особый штат кавалеров и прислуги. Сначала маленький принц учился писать, но каллиграфия не оставила заметных следов в его образовании. Его ум стали занимать более интересные, «широкие» вещи, а пальцы крепли больше от уздечек и эфесов шпаг. Научившись кое-как писать, принц вступил в переписку со своей тетушкой, бывшей королевой Кристиной, проживавшей в Риме, и та ответила ему любезным письмом на французском языке, которого Карл еще не знал. Она обратилась к нему со словами: «Мой дорогой племянник», а подписалась как «Ваша добрая тетушка Кристина Александра». Возможно, что за долгие годы скитания на чужбине она уже подзабыла родной язык, и это обстоятельство наложило отпечаток на отношение к французскому языку будущего короля Швеции. Он выучит его, поскольку на нем говорили все монархи, но использовать его в общении с другими, в том числе естественными носителями, категорически откажется.
Программа обучения молодого принца, состоявшая из двух частей: одна — для «небесных», а другая — для «земных» наук, — была документом довольно примечательным и по тем временам в общем-то весьма прогрессивным. На первом месте стояли теология, латынь, немецкий, французский, история и государствоведение. Привить принцу религиозное чувство, внушить христианско-лютеранские догматы —таковы были главные задачи учебной программы. Основным учебником по Закону Божию стала книга М. Хаффенреффера «Compendium doctrinae celestis», которая, по мнению воспитателей Карла, наиболее полно отражала принципы учения Лютера и обосновывала «небесное» происхождение королевской власти. Так называемое каролинское благочестие станет характерной и неотъемлемой чертой Карла. Английский посол в Стокгольме Д. Робинсон сообщал в Лондон о его преданности религии и непоколебимой вере в Бога и Его всемогущую помощь. Епископ X. Спегель во время польского похода запишет: «Храбрый король так усерден и смиренен в своих молитвах Богу, что поневоле пожелаешь того же всем христианам». А. Фрюкселль же саркастично замечает, что в религиозности Карла было больше непреклонности, мстительности и честолюбия язычника, нежели настоящего христианского духа.
Лишняя зубрежка и перемалывание грамматических правил запрещались. Языки изучались разумным и естественным способом — при помощи чтения избранных содержательных текстов, пока не запоминалась лексика и не усваивалось построение фраз. Попутно учитель немного рассуждал на темы герундия или, к примеру, «коньюнктивуса оптативуса». Таким способом Карл быстро и легко изучил латынь и говорил на ней всю жизнь правильно и бегло. Так же быстро он освоил немецкий, которым владел как родным, и вслед за ним французский. Способность к языкам у Карла явно была врожденной. Впоследствии его современники отметят, что король по мере возможности учился итальянскому, польскому, турецкому и даже финскому языкам. «Я могу говорить по-французски, — заявил он как-то Линдшёльду, — и хочу заниматься этим языком и дальше. Когда я встречусь с королем Франции, я буду говорить с ним на французском. Но если он пошлет ко мне своего посла, то пусть посол лучше учит ради меня шведский, нежели я из-за него буду учить французский. Потому что я считаю свой язык не менее достойным, чем французский».