Книга Путешествие без карты, страница 3. Автор книги Грэм Грин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Путешествие без карты»

Cтраница 3

«Поэтами рождаются…» Но вот когда и как человек осознает, что он рожден именно поэтом? Вглядываясь в «тех, кто раньше в этом теле жили» до него, Грин поведал, как это произошло с ним. То, что ему уготована писательская судьба, и никакая иная, он ясно почувствовал лет в четырнадцать, когда ему в руки попала «Миланская гадюка» Марджори Боуэн. Увлекательный, полный красочных сцен исторический роман об Италии эпохи Возрождения вдруг открыл мальчику его призвание, а также дал в доступной для детского сознания форме начальное представление о невероятной противоречивости человеческой натуры, об идущей испокон веку борьбе добра со злом в душах людей и о тех принципах мироустройства, согласно которым «лишь движение маятника вселяет уверенность в конечное торжество справедливости».

С той поры Грэм Грин ощутил настоятельную потребность писать. История была его любимым предметом, и, давая волю буйной фантазии, он заполнял тетради мрачными рассказами о прошлом, полном трагизма, жестокости и романтики. Вскоре попробовал свои силы также в драматургии: небольшие одноактные пьесы получились в том же духе (но, начиная с 50–х годов, Грин завоюет признание и как драматург). Тяга к густой сентиментальности и пышной цветистости прозы сохранилась, когда юный автор обратился к современным сюжетам. Тем не менее, рассказ о горестной смерти одинокой женщины, озаглавленный «Тиканье часов», был опубликован в школьном журнале, а потом даже перепечатан в городской вечерней газете, откуда пришел чек на три гинеи — первый гонорар.

Осенью 1922 года Грин поступил в Бэйллиол — один из лучших колледжей Оксфордского университета. Здесь он отдал дань поэзии — сочинял и иногда печатал в периодике стихи, которые вышли потом отдельным сборником. Студентом, дабы излечиться от неудачной любви, он засел и за свой первый роман, никогда не увидевший света, — печальную историю темнокожего ребенка, появившегося у белых родителей. Таким образом, уже в первом крупном произведении Грина проявилась его склонность к парадоксу как средству постижения действительности (на выборе сюжета сказался также тогдашний всеобщий интерес к учению Менделя о наследственности).

С Оксфордом связан еще один эпизод биографии Грина. В девятнадцать лет он стал там кандидатом в члены Коммунистической партии Великобритании, но вскоре отошел от нее. Представление о марксизме имелось тогда у него весьма туманное, и вступление в партию диктовалось отнюдь не твердыми политическими убеждениями (хотя взгляды его были достаточно левыми), а тайной надеждой бесплатно посетить Москву и Ленинград. Уже в то время проявлялось «ненасытное любопытство» Грина. Попасть в 20–е годы в Советский Союз кратковременное пребывание в компартии ему не помогло, но вот поездки в Америку впоследствии сильно затрудняло. Дело в том, что спустя много лет, уже будучи знаменитостью, он рассказал об этой истории корреспонденту журнала «Тайм» — и сразу попал в США в «черный список», ФБР завело на него досье. Отныне для въезда в страну ему требовалось специальное разрешение, а в визу вносилось особое обозначение, выдававшее «неблагонадежность» ее владельца. И так продолжалось довольно долго, вплоть до времен Кеннеди…

После окончания университета более полугода Грин не мог найти себе постоянной работы. Он попытался поступить в «Азиатскую нефтяную компанию», но неожиданно плохую службу ему сослужила репутация поэта. Так, на удивление, случилось, что директору оказался известен тоненький сборник стихов оксфордского выпускника, изданный тиражом всего в триста экземпляров, а он твердо придерживался мнения, что у чиновников компании не должно быть никаких побочных интересов. Поэзия же и нефтяной бизнес казались ему вещами несовместимыми. Как ни пытался Грин свалить все на «грехи молодости» и заверить, что ныне абсолютно равнодушен к литературе, директор остался непреклонен. Он, видимо, прекрасно знал, что человек, одержимый демоном сочинительства, неизлечим.

Всего пару недель продержался Грин и в «Британско — американской табачной компании», намеревавшейся отправить его в Китай. Наконец он нашел себе место в робингудовском Ноттингеме, где получил возможность приобрести в городском еженедельнике журналистские навыки. Все бы было замечательно, если бы не одна маленькая подробность — денег там не платили. Но пришлось согласиться на это нелегкое условие (родители продолжали оказывать поддержку), так как ни одна столичная редакция не приняла бы в штат новичка.

В Ноттингеме состоялось не только журналистское крещение Грэма Грина, но и произошло событие, наложившее существенный отпечаток на всю его жизнь: в начале 1926 года он принял католичество. Поводом для такого поступка послужило то обстоятельство, что его невеста Вивиен была католичкой; но имелись и более веские причины: приходскому священнику удалось убедить начинающего писателя в том, что католическая религия ближе к истине, чем протестантская. Согласно традиции, при вступлении в лоно католической церкви полагалось принять новое имя, и — в этом весь Грин! — он избрал для себя имя Томас (Фома), подчеркнув при этом: не в честь святого Фомы Аквинского, а в честь апостола Фомы, прозванного неверным за то, что усомнился в Воскресении распятого Христа.

Скептик по натуре, Грин и к вере относился рассудочно, а не эмоционально. Хотя в целом ряде его романов, начиная с «Брайтонского леденца», присутствует «католическая» проблематика, он всегда исследует ее, испытывая на прочность религиозные устои своих персонажей, подвергает сомнению, а не иллюстрирует церковные догмы. И никогда не соглашался, когда его называли католическим писателем, предпочитая определение «писатель — католик», к тому же «католик — агностик». В самом деле, как много еретических для правоверного католика мыслей содержится в гриновских произведениях! Недаром, скажем, «Сила и слава» два с лишним десятка лет значилась в ватиканском списке запрещенных книг.

Оценивая этот роман, Франсуа Мориак, сам католик, обратил внимание на то, что даже преследователи «плохого священника», даже его главный враг, лейтенант полиции, отмечены печатью милосердия: «…они ищут правду; они верят, как наши коммунисты, в то, что нашли ее, и они служат ей — своей правде, которая требует жертв…» И для Грина действительно важна не только правда священника, но и правда лейтенанта, сколь далеко бы они ни отстояли одна от другой, так же как в сорок лет спустя написанном романе — правда отца Кихота и правда коммуниста Санчо. Отсюда и поддержка им «теологии освобождения», получившей столь широкое распространение в Латинской Америке; отсюда и идея необходимости расширения диалога, сотрудничества между католиками и коммунистами, со всей определенностью выраженная писателем на Московском форуме в феврале 1987 года.

«Я человек веры, — говорил он о себе, — но при этом еще и человек сомнений. Сомнение плодотворно. Это главное из хороших человеческих качеств. Я думаю, что и коммунист должен иметь свои сомнения, как мы, христиане, имеем свои. И я считаю, что мы можем известным образом сблизиться благодаря нашим сомнениям».

Через несколько недель после принятия католичества Грэм Грин покинул Ноттингем и переехал в Лондон: ему удалось добиться зачисления помощником редактора в «Таймс». Работа в этой солидной газете была неплохой школой для молодого литератора. В его обязанности входило править и сокращать, насколько возможно, репортерские тексты, искоренять штампы, придумывать броские заголовки. Как нельзя больше устраивал и график — появляться в редакции надо было к четырем пополудни, а драгоценные утренние и дневные часы оставались, таким образом, для труда над собственными рукописями.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация