Нашим отношениям суждено было стать почти такими же близкими, как отношения между возлюбленными; порой нам бывало трудно сладить со своими нервами, нас одинаково раздражали всевозможные проволочки. Но наша совместная жизнь закончилась так же, как и началась, а потому, когда она пришла к концу, ее словно и не бывало. На память о близком человеке у вас остается обычно множество всякой всячины: письма, общие друзья, портсигар, какая‑нибудь побрякушка, несколько патефонных пластинок, излюбленные места, где вы виделись. А у меня не осталось ничего, кроме нескольких фотографий, напоминавших мне, что когда‑то я знал этих троих людей. Я никогда больше не увижу поселков, где мы побывали вместе, и не встречу их там невзначай
[45].
По железной дороге
Все казалось нам необычным с той самой минуты, как мы протолкались через толпу, собравшуюся на вокзале Уотер — стрит, чтобы поглазеть на отход поезда (это повторялось регулярно два раза в неделю), и помахали на прощание Юнгеру, потерявшемуся за плотной стеной черных лиц. Я чувствовал, что начинаю понимать моих соотечественников, любителей перекинуться в карты: в чужом месте нужна какая‑то точка опоры, хотя бы две — три знакомые и понятные вещи, пусть даже это будет детективный роман или рюмка коктейля. Ведь даже путешествие по железной дороге и то было ни на что не похоже. Поезд ползет по местной узкоколейке невероятно медленно (за два дня мы сделали всего двести пятьдесят миль). В нем три купе первого класса. Опытный путешественник (такой нашелся и в нашем составе) занимает среднее, совершенно пустое купе и водружает там свой собственный шезлонг; два других купе снабжены плетеными креслами.
Мы двинулись в путь и все время ужасно боялись поступить не так, как положено: этикет путешествий по первобытным местам не менее строг, чем правила вновь открытого клуба. Никто в Англии не предупредил меня насчет среднего купе, и только теперь я понял: мне следовало воспользоваться привилегией белого и оставить его за собой. Вдобавок ко всем этим переживаниям я испытывал страх перед первой встречей с каким‑нибудь вождем: мне сказали, что вождь преподнесет мне «подарок» (по всей вероятности, курицу, яйца или рис), а мне придется в свою очередь «одарить» его деньгами; при этом я должен обменяться с ним рукопожатием и выказать дружелюбие, но не допускать фамильярности (приятно было сознавать, что в Либерии мне больше не придется беспрестанно чувствовать свою принадлежность к господствующей расе).
Вопрос о подарках был и в самом деле довольно сложным. Во время путешествия нас «одаривали» не только общепринятой курицей (ценой в 6 или 9 пенсов, в зависимости от качества; ответный «подарок» — он всегда должен был немного превышать стоимость полученного «дара» —1 шиллинг или 1 шиллинг 3 пенса
[46]). Нас «одаривали» также яйцами (ответный «подарок» — 1 пенс за яйцо), апельсинами и бананами (цена — 3 пенса за сорок штук;
От первых шести лет жизни у меня осталось ощущение покоя и радости…»
Грэм со своим трехлетним братом Хью
Мать — двоюродная сестра P.Л.Стивенсона
Отец — директор привилегированной мужской школы, основанной в XVI веке
В школьном спектакле по пьесе Дансейни «Потерянный цилиндр». Грин, второй справа, — в роли Поэта
Гувернантка Гвен Хоуэлл — первая любовь маленького Грэма
Школа в Берхемстэде, где учился будущий писатель. «Бесконечные дни однообразия, унижений и боли»
«Я женился и был счастлив». Свадьба Грина, к этому времени автора нескольких книг, рассказов и сценариев, и Вивьен Дэйрелл — Браунинг (1937)
Грин (второй справа) на борту парохода (1935)
«В те дни невозможно было оставаться в стороне от политики…земля вокруг превращалась в огромное поле боя»
Уинстон Черчилль возле развалин кафедрального собора в Ковентри. (1940)
Дети прячутся в траншеях во время бомбежки
«Если бы Стивенсон был жив, я решился бы послать ему свою первую книгу и попросить совета», — вспоминал Грин. Чуть позднее он написал: — * Читаю Конрада-• мощный, гипнотический стиль вновь обрушился на меня»
Генри Джеймс, чьим мастерством всегда восхищался Грин
Джозеф Конрад
Роберт Льюис Стивенсон — кумиры молодого писателя
