Стемнело, капитан пошел удить рыбу, а я уселся на понтоне отдохнуть от жары. Одна за другой на небе появляются звезды, по лесу с шуршанием носятся кровожадные летучие мыши. Из‑за шума от всякой живности нелегко уснуть.
21 февраля. Воскресенье на реке
Наконец‑то примерно в 6.15 отчаливаем. Проснулся с резкой болью в горле. Месса. У рослого, довольно дерзкого на вид африканца молитвенник с картинками на религиозные темы, и среди них фотография кинозвезды в костюме ковбоя.
Сегодня в девять уже темно, прохладно и штормит, но этого мало—мириадами носятся мухи цеце. В этом сумраке писать почти невозможно.
Разразился жуткий ливень, он длится уже полтора часа. Где‑то позади судно «Отрако» понемногу нагоняет нас. Одиннадцать часов, все еще льет дождь. Зашли в Бесоу за грузом. Три старые лодки, две из них перевернуты вверх дном, крохотная прибрежная полоса, две женщины укрываются под лодкой от дождя. Пассажиры, прибывшие из буша. Нас догоняет суденышко «Отрако» — слава богу, я плыву не на нем. Единственно, где может посидеть пассажир первого класса, помимо своей каюты, — крошечный клочок палубы над машинным отделением, где страшно жарко. Там сейчас скрючился какой‑то конголезец. Ожидающие на берегу пассажиры прячутся от дождя под крупными листьями банана. Приходится отойти и уступить место «Отрако». Здешний груз очень невелик и сомнителен, так что торопимся в Бокока, опасаясь, как бы «Отрако» не перехватил там наш груз.
Три козы в упряжке; маленькую, что посредине, бодают, и она дергается то вперед, то назад.
Месье Гурмон, молодой плантатор из Бокабу, впервые за двенадцать лет едет в отпуск в Европу. Две его дочери в Бельгии, два маленьких сына вместе с ним, а дома еще остался младенец. Принес мне «Силу и славу» и попросил автограф
[102].
Отрывок. Доктор сказал: «Ему это стоило того, что я бы назвал «ценой потери». Он был уже не заразен. Если б мы тестировали его умственные способности, так же как мы делаем тест на проказу, результаты были бы отрицательными. Разумеется, он калека, и у нас нет ни времени, ни денег для профессиональной реабилитации таких больных. (Непонятно, как монахиням удалось обучить Део — Гратиаса вязать свитеры, при том что у него не было пальцев.) И все‑таки, по — моему, этот человек обрел бы свое место в жизни, если бы только не эти идиоты, эти всюду сующиеся идиоты…»
«А вы не слишком суровы к этой женщине? — спросил молоденький священник. — Слишком? Да она самая большая гордячка во всем городе. И самая счастливая. Меня так и подмывает рассказать ей о письмах, они бы ей здорово испортили настроение, хотя, в конце концов, зачем мне в это вмешиваться, мое дело — прокаженные».
Эту финальную сцену я написал в полночь. Интересно, я когда‑нибудь до нее дойду?
[103] Роман помимо моей воли без конца изменяется. Доктор уже не просто человек, непосредственно заинтересованный, он с горечью комментирует происходящее. Это управляющий плантацией, тупой и ревнивый, и его жена, хорошенькая и тупая, — они‑то и навлекли беды на голову С.
Как мало букв можно использовать вместо имени. «К» принадлежит Кафке, «Д» я уже использовал, «X» — какое‑то неловкое. Остается «С». Удастся ли оставить без имен главных персонажей, как я это сделал в «Силе и славе»?
[104]
«Доктор с удивлением взглянул на С.: этот человек и вправду сыграл с вами шутку».
22 февраля. На реке
Все еще прохладно. По — прежнему болит горло, напоминает о себе ревматизм. Вчера кто‑то оставил на борту «Восточный экспресс», чтобы я поставил на нем свой автограф. Остановились в Вакао. Колонист, которого ждали на борту, заболел — лихорадка. Ночью разбудило шумное приближение «Отрако», а потом никак не мог заснуть из‑за кур, петухов и коз.
Приснился сон, что участвую в какой‑то войне с индейцами. Предполагалось, что ночью мы индейцев не тронем, но часовые стреляли и убили одного, поэтому теперь мы ждали нападения. Я зарядил два револьвера старого образца и почувствовал необъяснимую уверенность и удовлетворенность
[105].
Возвращаемся в Лусаку, тот самый сумасшедший машет нам зеркалом. После ленча — Имбонга и та же самая миссия. До чего же быстро надоедает компания новых знакомых. Как хочется снова побыть с друзьями! Но ждать этого придется почти три недели.
«Отрако» нагоняет нас вечером в Имбонге. Он налетел на тот же топляк и повредил оба гребных винта.
28 февраля. Йонда
Посетил амбулаторию для прокаженных и совершенно пустую больницу в Коке. В отличие от больницы в Йонде, эта прекрасно оснащена, но нет ни одного пациента
[106]. Правда, главной моей целью было познакомиться с dispensaire
[107], мадемуазель Андре де Йонг, GM
[108], героиней войны, про которую рассказывают, что ей удалось вывезти из Бельгии около тысячи союзных летчиков, прежде чем немцы арестовали ее и отправили в концентрационный лагерь. У нее красивые, веселые глаза, и выглядит она еще очень молодо, хотя ей уже, наверное, за сорок. Она сказала, что говорит по — английски с акцентом потому, что языку она училась у всего Британского содружества: канадцев, австралийцев, англичан. Говорят, что по характеру она вспыльчива, но тут же и отгорит; книга, которую написал о ней англичанин Эйри Нив, по — французски называлась «Petit Cyclone»
[109].
