— Я сидел дома, взял альбом «Битлз», «Сержанта Пеппера», — признается он впоследствии, — и на обложке они были вчетвером, крупным планом. А до этого я взял в библиотеке пару книг о Джоне Ленноне… И то, что я в них вычитал, меня разозлило.
Среди прочего Марка возмутила фотография Джона перед Дакотой. Просто нечестно, что Чепмен горбатится охранником, но еле сводит концы с концами, а бывший «битл» по вечерам приходит в «шикарное здание».
Это было невыносимо. Надо было что-то делать.
Вот, что он сказал:
— Дело было во мне, а не в нем. Я злился на себя самого. Я посмотрел на обложку альбома, перевел взгляд на стены квартиры. Передо мной было его лицо, и тут меня озарило: вот решение всех проблем.
Сейчас я никто, псих и неудачник, но что будет, если я убью этого человека?
Под предлогом того, что его дом летом ограбили, Чепмен потребовал разрешение на покупку пистолета. Полиция Гонолулу проверила его криминальное прошлое. И ничего не нашла.
Чепмен получил разрешение.
К нему вернулись человечки. Они знали, о чем он думает, и умоляли отказаться от зловещих планов. Он не только разрушит собственную жизнь, говорили они, но и заставит страдать ни в чем неповинную Глорию.
Но в отношениях с человечками главным был Марк. Он приказывал. Они подчинялись. Не наоборот. Пускай они говорили правильные вещи, другие голоса у него в голове звучали громче. 20 октября он прочитал в местном «Стар Булитин» статью о «Double Fantasy». Там приводились слова Джона, что он испытывает вину за свое богатство, и что его радикальная позиция не всегда бывала искренней.
Иного подтверждения Чепмену не требовалось. Он летит в Нью-Йорк.
Через три дня он ушел с работы. Расписываясь в журнале, вместо собственной клички, «Чеппи», он вывел «Джон Леннон». Сперва долго глядел на это имя, потом передумал и зачеркнул его.
Отец Глории одолжил Марку пять тысяч долларов. 169 из них ушли на покупку пятизарядного короткоствольного револьвера 38 калибра. Продавец, любезный и обходительный, как и Глория, был японцем. По фамилии Оно.
Спустя два дня, 29 октября, Марк с пистолетом в кармане стоял перед Дакотой, разглядывал барельефы, проникался величавостью здания. Для дела нужны были только пули. Когда Чепмен позвонил торговцу оружием, тот хихикнул.
— Вы не местный, так?
Чепмен придумал новый план. Он полетел в Джорджию. Никого не предупредив, Марк ввалился домой к бывшей подружке, Джессике Блэнкеншип. Ее родители знали от дочери, что у Чепмена больная психика, и совсем не обрадовались его приходу. После короткого напряженного разговора с Джессикой Марк ушел.
У него была другая цель.
— Сделай одолжение, — попросил он старого приятеля. — Я собираюсь в Нью-Йорк, мне нужен пистолет для самозащиты. У тебя пули есть?
— Тебе какие?
— С хорошей останавливающей способностью.
Они сошлись на пяти патронах с экспрессными пулями — такими, которые, попадая в цель, расплющиваются. Чепмен пошел в лес отрабатывать прицел.
Стрелять он умел.
Эллен Чеслер, руководитель аппарата у Кэрол Беллами, приехала в Дакоту в половине восьмого. Древнее здание потрясающе смотрелось на фоне темнеющего зимнего неба.
Большинство соседей уже поужинало, до Эллен доносились голоса детей, резвящихся в просторных коридорах Дакоты. Хоть и не всех обитателей дома она числила в друзьях, но всех их детей знала по именам. Часто видела улыбчивого и разговорчивого Шона Леннона. Как и все, Эллен читала в журналах рассказы Джона и Йоко о семейной жизни. По работе общаясь с политиками, каждое публичное заявление она воспринимала с изрядной долей цинизма. Но в отношении Шона Ленноны говорили чистую правду. Он рос воспитанным, счастливым ребенком, и они прилагали все усилия, чтобы обеспечить ему нормальную жизнь.
Дети его возраста еще не способны понять чудовищный масштаб «Битлз». Они видели в Джоне лишь заботливого и веселого отца Шона.
Эллен зашла к себе в квартиру, взяла у няни малышку. В мыслях промелькнул плотный коротышка с южным акцентом, который встретился ей перед домом — он еще с выходных торчал перед Дакотой. Соседи тоже наверняка его заметили.
— Он все время там был, а потому вызывал определенные опасения, — вспоминала Эллен. — Видишь его и думаешь: «Черт, опять он». Но он вел себя прилично, и не выделялся среди прочих фанатов.
У Эллен Чеслер были и другие заботы, кроме поклонника Джона Леннона, которому некуда девать время. Завтра снова ждет суета Сити-Холла: фискальные вопросы, безработица, пособия, реконструкция Южного Бронкса.
— Мы решали такую уйму проблем, — скажет она.
Активистская деятельность Леннона мешала творчеству.
— Поэзия превратилась в сплошную журналистику, — жаловался он журналу «Роллинг Стоун».
Но освободившись от гнета «Битлз», он столько всего хотел сказать. Песня «Imagine» задела за живое и его сторонников, и противников, которые видели угрозу в его идеях о мире без религии и без войны, а следовательно, и без расходов на оборону. Сопротивление не утихало годами, но Джон отказывался уступить, как было с замечанием про «популярнее Иисуса». Не было рядом Брайана Эпштейна, способного убедить его вести себя скромнее. В том же 1971 году он выпустил сингл «Power to the People», более сердитую, воинственную версию «Give Peace a Chance»: «Мы требуем перемен / Прямо здесь и прямо сейчас».
Новые члены его социальной сети, самозваные радикалы в Англии и США, поддерживали агрессивные политические взгляды Леннона. Впереди были президентские выборы 1972 года, и некоторые его последователи считали, что Джон вполне способен выдворить Ричарда Никсона из Белого дома. Ему предлагали организовать турне, где музыка будет перемежаться пропагандой против войны во Вьетнаме. Впервые возрастную планку голосования снизили до восемнадцати лет, и вашингтонские бонзы обратили на Леннона внимательный взор. В 1971 году он выступал на стадионе «Крайслер» в Анн-Арборе, Мичиган, требуя освободить Джона Синклера, активиста левого крыла, осужденного на десять лет за два косяка с марихуаной.
Через два дня Синклера выпустили.
Джон мог и не догадываться, что в аудиторию затесались агенты правительства, передающие каждое слово певца в Вашингтон. В свете грядущих выборов было принято решение: Джона Леннона надо остановить.
В 1968 году в Лондоне Джон с Йоко сидели в гостях у Ринго Старра, когда туда нагрянула полиция. Их арестовали за хранение марихуаны и помеху в исполнении ордера на обыск. Испугавшись перспективы долгого судебного разбирательства и депортации Йоко в Японию, Джон решил отделаться малой кровью и признал себя виновным в мелком правонарушении, за которое положен штраф в размере 150 фунтов.
Но приговор аукнулся ему в Америке, когда Джон с Йоко осели в Нью-Йорке. Сперва они приезжали разыскивать Киоко, дочь Йоко. Но со временем их очаровала кипучая жизнь и возможности города, Джон сравнивал его с Римом начала нашей эры.
