Некоторые сочувствующие Энрике биографы утверждают, что его основной целью было обращение туземцев в христианство; что многие африканцы, привезенные в Лиссабон, могли свободно интегрироваться в португальское общество, вступать в брак с местными жителями, овладевать торговыми навыками, подниматься вверх по экономической лестнице; что сам Энрике, имея право владеть множеством рабов, взял себе лишь нескольких
[42]. Тем не менее даже такие рационалистические доводы не оправдывают дикость принципа новой торговли. Подданные Энрике не просто обменивали парусину на людей: многих увозили силой, а тех, кто оказывал сопротивление, убивали в назидание другим. Португальцы охотились на людей, ловили их и перевозили в нечеловеческих условиях: запертыми в трюме или связанными, брошенными на милость стихии
[43]. Тех, кто выжил, продавали на аукционе. Даже хронист Зурара, современник Энрике, который восхищался принцем, рисует мрачную картину публичной продажи рабов в Лиссабоне:
«Однако каковым должно было быть сердце — сколь бы ни было оно черство, — кое не оказалось бы поражено благочестивою печалью при виде того сборища? Ибо головы одних были склонены, а лица омыты слезами, когда глядели они друг на друга; иные стенали весьма горестно, взирая на высоту небес, вперившись в них очами, громко взывая, словно моля о помощи Отца природы. <…> Однако, к умножению их боли, прибыли те, кто имел поручение [произвести] дележ, и начали разлучать их одних с другими, с целью привести в равенство доли; вследствие чего по необходимости требовалось отделять детей от родителей, жен от мужей и одних братьев и сестер от других. <…> Тотчас, как поместили их по одну сторону, дети, что видели родителей по другую, порывисто поднимались и устремлялись к ним; матери сжимали в объятиях других детей и бросались с ними ничком, получая удары, мало жалея плоть свою, — лишь бы они [дети] не были у них отняты!»
[44]
[45]
Энрике мог быть жестким, расчетливым прагматиком. Однажды он пожертвовал родным братом ради торгового порта, теперь же работорговля стала для него золотой жилой. Большинство клокочущих негодований в адрес Энрике, которые раздавались в Лиссабоне и вменяли ему в вину манипулирование королевским двором, национальное унижение, пережитое Португалией из-за фиаско в Танжере, и огромные затраты на не принесшие прибыли экспедиции, забылись на фоне процветания, наступившего с началом работорговли. Каким бы ни было нравственное отношение Энрике к рабству, возможно, он видел в такой торговле счастливую случайность, божественное провидение, потому что именно она позволила ему продолжить крестовые морские походы и укрепить статус национального героя.
Знаковым событием в работорговле стало открытие Энрике в 1443 году острова Арген. Остров площадью двенадцать квадратных километров располагался чуть южнее Кабо-Бланко (сегодня это часть Мавритании). С возвышенности можно было контролировать пролив, который отделял его от материка. На острове были источники воды и обитали птицы (пеликаны и фламинго), а значит, моряки могли питаться мясом, а не сидеть на рыбной диете. Арген в ту пору был первым и единственным местом на относительно близком расстоянии от Португалии, где моряки Энрике могли спокойно бросить якорь, отремонтировать корабли и пополнить запасы питьевой воды.
До появления португальцев Арген населяли африканские рыбаки. В 1445 году двадцать шесть португальских кораблей причалили к острову, и затем в течение десяти лет суда Энрике и его партнеров вывозили с острова около восьмисот рабов в год. Португальцы построили постоянный каменный форт, который превратился в первую португальскую базу работорговли. Очень скоро его подобия появятся во всех португальских колониях, а другие европейские государства начнут соревноваться с Португалией.
Сагреш. Тихое пристанище Энрике
Сегодня принц Энрике известен под именем Энрике Мореплаватель, которое ему дали за заслуги в освоении морских просторов. Пожалуй, сложно найти более неподходящее ему имя, потому что сам Энрике дальше Сеуты и Танжера не плавал. Возможно, он не любил корабли или опасался за свою жизнь, а может, считал себя крупным торговцем и новатором, а не моряком. Когда Энрике впервые отправился в Африку, купцы и наемники воспринимали морские походы как эпизодические приключения с целью обогащения. Энрике превратил их в институт, в успешный национальный проект. В конце жизни он руководил морскими экспедициями из своей крепости в Сагреше на юге Португалии. Крепость стояла на высокой скале, и с нее открывался прекрасный вид на Атлантический океан
[46]. Глядя на океан, Энрике представлял следующую кампанию по христианизации исламского мира или поход за сокровищами, скрытыми на африканском побережье.
Что именно происходило в Сагреше и насколько это продвинуло вперед науку о мореходстве, до сих пор является предметом споров среди историков. Одни говорят, что Энрике принимал у себя знатоков морского дела: строителей, картографов, штурманов, которые делились с ним своими мыслями, новостями и обсуждали дела
[47]. «В Сагреш съезжались моряки, путешественники и ученые со всех краев, каждый добавлял что-то новое, — пишет историк Дэниел Бурстин. — Там были евреи, мусульмане и арабы, итальянцы из Генуи и Венеции, немцы и скандинавы, а по мере продвижения экспедиций — и представители племен западного побережья Африки»
[48]. Другие рисуют менее величественную картину. Например, биограф Питер Рассел утверждает, что нет ни одного доказательства, что Энрике действительно окружали все эти люди. Бурстин считает, что Энрике за время своего пребывания в Сагреше внес значительный вклад в развитие технологий кораблестроения и навигационного оборудования, а Рэндис утверждает, что в экспедициях Энрике подобные достижения не применялись.
Но в двух важных вещах они, кажется, сходятся. Во-первых, еще со времен Сеуты принц начал собирать знания, полученные из разнообразных источников: от торговцев и подрядчиков, картографов и ученых из разных частей Европы, от африканцев, которых встречали в экспедициях моряки. Таким образом, он много знал сам и наверняка подсказывал капитанам то, чего те знать не могли. Подобной практикой сегодня никого не удивишь, но в эпоху, когда исследовательские экспедиции были абсолютным новшеством и проводились спорадически, коммуникации были примитивными, а сотрудничество — редким, сбор информации и ее передача представляются настоящей новацией. Энрике из любого морского похода извлекал кладезь полезных знаний, которые могли использоваться в следующих экспедициях.
