– Сейчас половина девятого.
– Половина девятого?
Нахмурившись, Алекс взглянула на часы. Нет, невозможно. Ведь она говорила с ним всего пару минут назад. Ее пробрал озноб. Что происходит?
– Что ты делаешь на улице без пальто?
– Вышла подышать свежим воздухом.
– Садись.
– Тут есть место припарковаться… поставь машину, ближе к дому все равно ничего не найдешь.
Он кивнул:
– Да, вечер субботы, я уже начал забывать.
Она смотрела, как он задом сдал машину на свободное место, потом вышел.
– Ты не собираешься ее запирать?
– Я разучился запирать машину.
Он поцеловал ее, и они двинулись по дороге к дому.
Сколько же времени она бродила тут вокруг? Ну не полтора же часа. Этого просто не может быть.
– Смотрю, ты совсем замерзла, – заметил Дэвид.
– Я… мне… стало жарковато в доме… перегрелась. Давай достанем чемодан… вон моя машина.
Она поплелась к дому, сутулясь под тяжестью переживаний. Раздался треск – чемодан ударился о стену.
– Осторожнее, – раздраженно сказала она.
– Извини.
Они поставили чемодан, и Дэвид закрыл дверь. На ковре Алекс заметила сухую лепешку.
– Бога ради, Дэвид, ты натащил в дом грязи! – закричала она, неожиданно разъярившись.
Он сконфуженно покраснел, будто был совершенно посторонним в этом доме, нагнулся, развязал шнурки на ботинках.
– Извини, – робко пробормотал он. – Там у меня сейчас грязновато.
Тут же пожалев о своей вспышке, с виноватым видом Алекс смотрела, как он, согнувшись, снимает ботинки. Потом принялась разглядывать его выцветший свитер с высоким горлом, потрепанный твидовый пиджак с заплатами вкривь и вкось, бесформенные вельветовые брюки. В его бороде виднелись седые пряди, а лицо покраснело от постоянного пребывания под солнцем. При виде этого мужчины в серых шерстяных носках, с выпиравшими здоровенными пальцами трудно было представить, что когда-то он тщательно следил за своим видом, носил только шикарные дизайнерские костюмы, шелковые рубашки, кожаные туфли от «Гуччи», ездил в «феррари», любил зайти с утра в «Трамп», приветствовать Джонни Голда и всех других официантов по имени.
– Ты права, – сказал он, – тут жарко. Невероятно жарко. Как ты? – Он наклонился, чтобы поцеловать ее, споткнулся и чуть не упал. – Опа.
Она почувствовала щетину его усов, запах алкоголя, его язык, который он при этом попытался пустить в ход, и отшатнулась.
– Дэвид, – укоризненно сказала она.
– Я всего лишь поцеловал жену.
– Неужели тебе обязательно напиваться, перед тем как приезжать ко мне?
Он смущенно помялся.
– Если бы тебя остановила полиция, ты бы влип. Хочешь кофе?
– Я бы предпочел виски.
– Думаю, ты уже достаточно выпил.
Господи боже, зачем было вызывать его? Теперь Алекс чувствовала себя виноватой и хотела, чтобы он уехал. Он был ей не нужен, ей никто был не нужен. Она ошиблась, поддалась игре воображения. Ведь так? Но она хотела убедиться. По крайней мере, ей стало спокойнее, когда рядом появилось другое существо. Во всяком случае, она чувствовала себя в безопасности.
Она приготовила кофе, принесла в гостиную. Сердито выхватила из руки Дэвида стакан с виски.
– Выпей это; ты мне нужен трезвым. Нам надо поговорить.
– Я могу переночевать здесь.
– Нет, это ни к чему.
– Это мой дом.
– Дэвид, мы же с тобой договорились.
Он посмотрел на кофе и сморщил нос. Господи боже, подумала она, он и в самом деле стал похож на одного из краснолицых буколических фермеров с книжных иллюстраций. Как человек может так быстро измениться? Всего за пару лет. Или он менялся гораздо дольше, просто она не замечала? Он здесь был чужаком, безнадежно выбившимся из этой атмосферы. Ей приходилось прилагать все усилия, чтобы вспомнить, что именно Дэвид обустраивал этот дом, здесь во всем виден его вкус, здесь его мебель, его любимые цвета. И в то же время она чувствовала себя с ним в безопасности, словно в присутствии большого неуклюжего медведя.
Она присела рядом на подлокотник кресла, пытаясь привести в порядок мысли, успокоить чувства. Дэвид с шумом прихлебывал кофе. Она виновато крутила в руках стакан с виски, потом тихонько поставила рядом с ним.
– Тебе это может показаться странным, но мне сдается, что Фабиан все еще где-то здесь.
– Где-то здесь? – Дэвид посмотрел на нее и нахмурился.
– Да.
– Ты хочешь сказать, что не считаешь его умершим?
Алекс взяла сигарету, предложила ему пачку. Он отрицательно покачал головой и вытащил из кармана табакерку.
– Я был в морге. Провел шесть ужасных дней во Франции с телом моего сына… нашего сына.
– Но ты его не видел?
– Нет, слава богу, этого не потребовалось. И в любом случае мне бы не позволили – сказали, что он слишком сильно…
Алекс пробрала дрожь.
– Дэвид, я знаю, что он мертв. Но я… не знаю… я вроде как чувствую его присутствие.
– Ты всю жизнь будешь его помнить… мы оба будем его помнить, и это естественно.
– Ты не думаешь, что твой сон в то утро, когда он погиб… и твой, и мой… ты не находишь в этом ничего странного?
Он открыл табакерку, вытащил папиросную бумагу. Она смотрела на его неловкие руки, желтые пальцы, грязные ногти.
– Совпадение. Может, телепатия; у моей матери случилось что-то подобное во время войны, в тот день, когда убили отца. Она клялась, что видела его – он сидел под живой изгородью в конце дорожки. Она ходила к медиумам, в доме устраивались сеансы, и она заявляла, что регулярно разговаривает с ним.
– И что он говорил?
– Ничего особенного. Дескать, там, где он, тоска смертная. В этом-то и вся проблема: покойники не могут сказать ничего интересного.
Он облизнул кончик бумаги – самокрутка была готова.
Дверь вдруг приоткрылась, и Алекс подпрыгнула. Сердце у нее бешено заколотилось. Дверь сдвинулась еще; по позвоночнику Алекс пробежал холодок. Шелохнулась портьера.
– Ты открыл окно?
– Да.
Волна облегчения накрыла ее, словно тепло ванны.
– Ты как комок нервов, – сказал Дэвид. – Тебе нужно отдохнуть. Съезди куда-нибудь.
– Сейчас никак не могу. Нужно закрыть две очень важные сделки.
– Поезжай ко мне в шато Хайтауэр… У тебя будет своя комната. Можешь приезжать-уезжать, когда тебе заблагорассудится. Там спокойно… а сделки свои можешь заключать и по телефону.
