Открыв сумочку, Алекс вытащила открытку, которую стянула у матери Кэрри. На фотографии была панорама с рекой и комплексом больших университетских зданий. Она перевернула открытку и прочла внизу с обратной стороны: «Массачусетский технологический институт, Бостон, Массачусетс». «Бостон, – подумала она, – Бостон, Бостон». Обратила внимание на почерк – крупные аккуратные ровные буквы.
Привет, ма. Место здесь и впрямь дружелюбное, много чего происходит, познакомилась со множеством замечательных людей. Скоро напишу еще. Обнимаю. К.
После инициала стояла одна нерешительная буква «Х».
[15]
С открыткой в руке Алекс поднялась в комнату Фабиана. Его чемодан лежал на кровати. «Словно гроб», – подумала она, вздрогнув. Среди царапин и вмятин на крышке красовались выцветшие, нанесенные по трафарету буквы Ф. М. Р. Хайтауэр. Алекс нажала на первый замок, и он резко отскочил, больно ударив ее по пальцу. Второй она открывала уже с большей осторожностью. Подняла крышку, порылась в одежде, достала дневник Фабиана, открыла, вытащила открытки, которые нашла в его столе в Кембридже, сравнила с той, что принесла от миссис Нидхэм. Хотя фотографии были разные, надпись на всех оказалась одинаковой. Алекс нахмурилась в недоумении, оглядела комнату. Поймала взгляд Фабиана с портрета и виновато отвернулась, смущенная тем, что делает.
На задней обложке дневника был кармашек на молнии. Она открыла его. Внутри оказалась записка на розовом клочке бумаги с почерком, похожим на почерк Кэрри, помеченная 5 января. Кембриджский адрес тоже был написан от руки.
Дорогой Фабиан!
Пожалуйста, прекрати свои настойчивые звонки – они только раздражают и расстраивают. Я тебе сказала, что больше не хочу тебя видеть, и ничто не может изменить мое решение. Никого другого у меня нет, на что ты, похоже, упорно намекаешь, я просто больше не могу мириться с твоими странными привычками. Так что прошу тебя: оставь меня в покое. С наилучшими пожеланиями, К.
То же самое вычурное «К», тот же почерк, что и на открытке. Однако Алекс поразило какое-то отличие, она пока не могла понять какое. Перечитала письмо еще раз. Странные привычки. «Странные привычки», – недоуменно подумала она, чувствуя, что ей опять становится холодно и не по себе.
Раздался звонок в дверь. Она посмотрела на часы: четверть седьмого. Засунув все назад в дневник, Алекс положила его на крышку чемодана и пошла вниз.
Открыв дверь, она растерялась: за порогом стояла крупная женщина с обесцвеченными волосами.
– Здравствуйте, миссис Хайтауэр.
Алекс уставилась на ее черную шляпку, похожую на гриб, затем на кожаные перчатки и безукоризненно выглаженную белую блузку.
– Айрис Тремейн. Я заходила на прошлой неделе.
Алекс посмотрела на ее крохотные, похожие на розовый бутон губы, приоткрывавшиеся, когда она говорила. В глазах женщины отражалась решимость на этот раз так просто не отступать.
– Входите, – сказала Алекс.
Ничего другого ей сейчас не пришло в голову.
– Я вам нужна, дорогая, знаю, – заявила гостья, уверенно входя в дом.
В голове у Алекс все еще крутилась та фраза из письма. Странные привычки… Взгляд с портрета, неожиданный холод в комнате. Нет, она ведь завтра собиралась встретиться с Морганом Фордом.
– Я думаю, тут произошла ошибка… – начала было она.
Айрис Тремейн уверенно оглядела холл, потом последовала за Алекс в гостиную.
– Я знаю, дорогая, как вам неспокойно, – говорила она мягким голосом на грани менторского.
– Я немного нервничала, только и всего.
– Неудивительно – с учетом того, что происходит.
Алекс настороженно посмотрела на нее:
– Вы это о чем – «что происходит»?
– Я вижу, что вас тревожат, ведь тревожат, правда? Я это почувствовала еще в первый свой приход: вас будут тревожить. Скажите мне, дорогая, разве я не права?
Алекс сердито уставилась на женщину: зачем та вторгается в ее жизнь? У нее завтра назначена встреча с медиумом, и никто другой ей не нужен. Не знают ли Морган Форд и Айрис Тремейн друг друга, не выследил ли он Алекс по номеру, который она назвала ему, и не прислал ли к ней Айрис Тремейн? Нелепица.
– Хотите чашечку чая?
– Нет-нет, дорогая, спасибо.
Женщина снова огляделась.
– Очень милый дом, дорогая. – Ее внимание привлекла картина на стене, она подошла к ней, показала пальцем. – Это Стаббс?
– Нет.
– Не знаю других художников, кто рисовал бы лошадей.
– Эту картину написал мой муж.
– Он художник?
Алекс холодно посмотрела на нее:
– Нет, это была его лошадь. Он ими увлекается.
– Я сама не люблю всякие тотализаторы, хотя и надо бы… с моей чувствительностью… впрочем, наша чувствительность, кажется, никогда на нас не работает, боже мой, я не знаю никого из нас, кто мог бы предсказывать победителей. От изображений лошадей исходит такое умиротворение!
– Никогда об этом не думала. – Алекс нетерпеливо посмотрела на нее. – Что вы имеете в виду, когда говорите, что меня тревожат?
– Его дух не находит покоя, верно я говорю, дорогая? Он ищет помощи.
Гостья осторожно опустилась в кресло – словно ящик поставили в уготованное для него место, подумала Алекс. Женщина зажмурилась, наклонилась вперед и, не сняв перчаток, ухватила правое запястье Алекс левой рукой. Потом открыла глаза, посмотрела на нее, и Алекс впервые заметила в уверенных манерах гостьи проблеск сомнения.
– Не беспокойтесь, дорогая. – Губы ее раскрылись, растянулись в нервную улыбку, потом снова сжались, будто жили собственной жизнью. – Никакой платы, совершенно никакой. Вы, конечно, можете сделать добровольное пожертвование, но это на ваше усмотрение, исключительно.
Она подняла к потолку глаза с большими накладными ресницами, нахмурилась, словно увидев трещину в штукатурке, потом улыбнулась – опять неуверенно.
– Вы справляетесь, дорогая, да?
– Да, – холодно ответила Алекс. – Справляюсь.
– Он тут рядом, да, дорогая?
– Вы что имеете в виду?
Айрис Тремейн покачала головой и сделала резкий вдох; ее плечи неожиданно напряглись, потом снова расслабились. Она закрыла глаза и замерла. Алекс с любопытством смотрела на нее, и вдруг ей стало страшно.
Женщину почти неощутимо начало трясти. Потом неожиданно дрожь прекратилась, Айрис встала, открыла глаза.
– Извините, дорогая. Я совершила ужасную ошибку. Мне не следовало приходить. – Ее голос изменился, стал холодным как лед; спокойное выражение ушло с ее лица, появилось что-то похожее на испуг. – Нет, я вовсе не должна была приходить. Ужасная ошибка.
