– Вы меня второй раз сегодня пугать. У нас кончился «Вим».
[4] Вы забыл?
– Извини, – Алекс кивнула, – постараюсь не забыть.
– Мойщик окон нет пришел. Он ленивый ублюдок.
– Мимса, ты когда пришла сегодня утром? Это очень важно.
– Утром я рано. Без пять девять. Я успел на другой автобус… обычно я на него не успей, потому что готовлю мужу завтрак, а сегодня утром он не завтрак, ходить к доктор на анализ, и вот я успел автобус. Я уйти пораньше тоже, если вы не возражать.
– Конечно. – Алекс кивнула и вернулась в гостиную. – Она пришла без пяти девять.
– Всего через десять минут после вашего ухода?
Алекс кивнула.
– Простите, это может показаться невежливым… но вам не могло померещиться, что ваш сын вернулся… Не могло присниться?
Зазвонил телефон. Несколько секунд она слушала пронзительный звон, и сама обыденность этого звука успокоила ее.
– Слушаю?
– Привет, дорогая, извини.
Ей хотелось, чтобы муж перестал называть ее «дорогая». Она больше не его дорогая, зачем он делает вид, будто между ними все по-старому?
– У меня проходил критически важный эксперимент… я нашел катализатор, который позволит мне делать шардоне не хуже шабли. И оно будет дешевле. Ты можешь себе представить: по-настоящему хороший британский шабли?
– Я в восторге, – безучастно сказала она.
– Я говорю о шабли первого сорта как минимум! Ты хорошо спала этой ночью?
– Да, – удивленно ответила она. – Отлично. Ты нормально доехал?
– Да, без проблем… можешь подождать секунду?
Алекс услышала громкие голоса в трубке.
– Послушай, дорогая, мне нужно срочно в лабораторию… тут возникла небольшая проблема… оно буреет. Вообще у меня случился такой странный сон… понимаешь, я думал, что это не сон, но получается, ошибался. Я как будто бы проснулся в шесть утра, я мог бы поклясться, что в мою спальню зашел Фабиан. Он сказал: «Привет, папа» – и исчез. Я весь дом обыскал, когда проснулся – был убежден, что видел его. Должно быть, сельская жизнь не совсем идет мне на пользу… наверное, шарики за ролики заходят!
5
Гроб светлого дуба с медными ручками, красные розы на крышке. Солнечные лучи падают через витражное окно. Доброе лицо священника за кафедрой. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло»,
[5] – прочел он спокойным безмятежным голосом.
Потом гроб стали поднимать; это удалось без труда. В гробу лежал ее сын; как он выглядит, спрашивала себя Алекс. Дэвиду, когда он приехал во Францию, не позволили увидеть Фабиана. Они сказали, он слишком сильно обгорел и узнать его невозможно. Она ощутила цепкую руку Дэвида, который теперь тащил ее. «Должна ли я стоять, – подумала она, внезапно запаниковав. – Должна ли я идти по проходу, когда на меня пялится столько глаз?» Потом она вспомнила, что здесь друзья, только друзья, и неохотно последовала за мужем, глядя сквозь туман слез, которые пыталась сдержать, из церкви на улицу, в черный «даймлер».
Кортеж остановился перед аккуратным кирпичным крематорием, они вышли на солнечный свет. Остановились, молча понаблюдали, как носильщики вытаскивают гроб из машины. Двое взяли розы и направились с ними за угол, остальные понесли гроб в здание. Поставили на подставку перед темно-синим занавесом. Алекс подошла к гробу, положила на крышку единственную розу. Произнесла тихим голосом, опустив голову:
– Прощай, дорогой.
Потом вернулась и села на переднюю скамью рядом с Дэвидом. Опустилась на колени и закрыла глаза, пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву, но ничто не приходило в голову. Здание заполнялось людьми, донеслась тихая органная музыка. Алекс постаралась вслушаться в слова заупокойной службы, но не могла ничего разобрать. Лишь раздался неожиданный щелчок, скользнул в сторону синий занавес, и гроб поехал в открывшееся пространство.
На поминках она чувствовала себя неловко среди скопления людей в собственном доме. Осушила залпом бокал шампанского. Возле уха раздался хлопок вылетающей пробки, шампанское пенилось, лилось через горлышко. Она беспомощно подалась назад вместе с другими. Словно их несла громадная волна.
– Алекс, примите мои соболезнования, – сказала женщина в черной вуали; Алекс не узнала ее.
– Он был хороший парень. Всякую дрянь они не забирают, да?
Алекс достала сигареты. Увидела, как сквозь толпу к ней пробирается Санди. С какой-то безумной прической: черный как смоль пучок, похожий на сноп, скрепленный чем-то вроде вязальных спиц. Алекс невольно отвернулась. Театрально выраженные эмоции Санди ей сейчас будут не по силам. Встретила взгляд Отто – лицо его с заостренными хищными чертами сильно пострадало, все было в рубцах и лейкопластыре.
– Отто, спасибо, что пришли, – сказала она.
Он кивнул, на его лице появилась едва заметная улыбка, перешедшая в жестокую ухмылку.
– Меня об этом просил Фабиан.
Алекс посмотрела на него, но он отвернулся, возвращаясь к прерванному разговору.
Закрыв дверь за последним гостем, она еще раз затянулась, сделала большой глоток из бокала. Хмель ударил ей в голову. От этого и от слов утешения, какими наперебой осыпали ее друзья и семья, она почувствовала себя лучше. В доме задержался только Дэвид – стоял у входа на кухню, прислонившись к стене с бокалом в руке.
– Хочешь, чтобы я остался?
– Нет, Дэвид.
– Я думаю, тебе лучше не быть одной сегодня ночью.
– Нет, я бы предпочла одиночество. Прошу тебя, я должна пережить это так, как я понимаю.
– Почему бы тебе не приехать в Льюис?
– Мне лучше будет здесь.
Дэвид пожал плечами:
– Я так полагаю, ты винишь меня.
– Виню тебя?
– За то, что я купил ему машину.
– Нет. Несчастные случаи бывают со всеми. Не думаю, что другая машина что-то изменила бы.
– Но если бы он не гнал так?
Алекс улыбнулась и отрицательно покачала головой.
Дэвид взял бутылку, наклонил над своим бокалом – в ней почти ничего не осталось. Он посмотрел на этикетку.
– «Вдова Клико».
– Любимое шампанское Фабиана. Он всегда считал, что это лучшее.
– «Вдова Клико». – Он помолчал, смущенно посмотрел на Алекс и покраснел. Понюхал шампанское. – Выдержка могла бы быть и побольше.
– Извини. Может, если бы ты его попросил, он бы и отложил свою смерть на год-другой.
