Вышесказанное подтверждают и другие свидетельства. Среди бумаг гр. А. Х. Бенкендорфа содержалась «Записка о состоянии русского войска в 1825 году», основные положения которой, несомненно, относятся ко всему периоду 1815–1825 гг. Автор ее говорит, что с внешней стороны (обучение, парады, маневры) русская армия вне конкуренции. Однако ее внутреннее состояние весьма далеко от совершенства. Основные причины этого: «отсутствие должной энергии у генералитета, неудовлетворительный состав корпуса офицеров, пренебрежение началами подчиненности и незнание служащими своих прав и обязанностей».
В армии отмечается упадок дисциплины. Нередко начальники дивизий вместо того, чтобы наказать офицера за упущения по службе, говорят им: «Смотрите, чтобы вас не увидел корпусной командир». Боязнь генералов «сделать несчастными подчиненных» — «один из важнейших „бичей“» русской армии. Отсюда вытекает «вопиющая безнаказанность виновных», которой могло бы не быть при «некоторой энергичности» начальников. Но последней трудно ожидать от людей, ставших генералами в основном в преклонных годах за выслугу лет, а не за отличие — это люди «с утраченными физическими и душевными силами». Их бездействие не только унижает их самих, они роняют достоинство того небольшого числа генералов, которые по своему благородству не могут следовать несовместной с их званием системе малодушия. Об этом меньшинстве в среде генералов, к их невыгоде, составляется мнение, как о каких-то тиранах. «Страсти разгораются: этим энергичным генералам повинуются только нехотя; наказания учащаются, а вместе с тем увеличивается ненависть к начальнику, не имеющему, однако, другой вины, кроме желания заставить уважать свое положение».
Касаясь второй причины падения дисциплины, автор указывает на то, что «полковые командиры не имеют должного влияния на подчиненных офицеров и, не будучи полными хозяевами в деле пополнения офицерского состава, не могут в необходимой мере нести за них ответственность». «Пренебрежение началами подчиненности» в «Записке» трактуется как распространенная практика передачи приказаний не по нисходящей (в порядке подчиненности), а непосредственно «через голову» промежуточных начальников. Например, начальник дивизии, делающий выговор полковому командиру непосредственно, дискредитирует тем самым бригадного командира
[191]; вспомним реакцию Сабанеева на действия инспектора полковника Киселева. Боязнь «сделать несчастными подчиненных» — действительно весьма устойчивый стереотип мышления русского офицерства. Ее можно интерпретировать и как «систему малодушия», и как свидетельсво благородства командира. Давыдов, например, ставит в заслугу Суворову то, что он «не сделал несчастным ни одного чиновника и рядового». Но автор «Записки» прав в том, что эта боязнь нередко оборачивалась попустительством подчиненным. Где же грань? Кажется, ее довольно точно определяет тот же Давыдов: «Напрасно думают, что лишняя строгость нестерпима, нет; нестерпимо несправедливое варварство, капризы и пристрастия, вот что нестерпимо! А Рот этого дела мастер… Боюсь распространяться на сей счет, ибо, право, волос дыбом становится, как подумаешь о несчастных, ему пожертвованных»
[192].
Идеал
В это время здравствовал еще знаменитый Румянцев, некогда начальник Суворова, и некоторые другие вожди, украшавший век чудес — век Екатерины; но блеск имен их тонул уже в ослепительных лучах этого самобытного, неразгадываемого метеора…
Д. В. Давыдов
В обращении с подчиненными не подражал он иностранцам, у которых младший видит в начальнике своем строгого неумолимого судью, но подражал генералам века Екатерины, которые ласковым обращением с русскими офицерами, служащими из чести, подвигали их на великие предприятия.
А. И. Михайловский-Данилевский
Идеал наших героев находился в недавнем прошлом и персонифицировался, конечно, в А. В. Суворове, «представителе всей военной славы нашего отечества, сем единственном состязателе военной славы Фридерика и Наполеона». Армия Суворова — это идеальная русская армия, а сам Суворов — идеал военачальника.
В нескольких предложениях Д. В. Давыдов сформулировал концепцию этой армии, концепцию, которая разделялась его единомышленниками: «Когда и по сию пору войско наше многими еще почитается сборищем истуканов и кукол, двигающихся по средству одной пружины, называемой страхом начальства, — он, более полустолетия тому назад, положил руку на сердце русского солдата и изучил его биение. Он уверился, вопреки мнения и того и нашего времени мнимых наблюдателей, что русский солдат, если не более, то, конечно, не менее всякого иностранного солдата, причастен воспламенению и познанию своего достоинства, и на этой уверенности основал образ своих с ним сношений. Найдя повиновение начальству — сей необходимый, сей единственный склей всей армии, доведенным в нашей армии до совершенства, но посредством коего полководец может достигнуть до некоторых только известных пределов, он тем не довольствовался. Он удесятерил пользу, приносимую повиновением, сочетав его в душе нашего солдата с чувством воинской гордости и уверенности в превосходстве его над всеми солдатами в мире, — чувством, которого следствию нет пределов»
[193] (выделено мной — М. Д.). Не нужно специально пояснять, что чувство «превосходства… над всеми солдатами в мире» обычно возникает у армии, которая доказывает это делом, которой командует великий полководец.
Наши герои были и в этом смысле воспитаны русским XVIII веком, притом что только Сабанеев и Ермолов служили действительную в то время, правда, успев повоевать под началом Суворова. Время Александра I может называться переходным между екатерининским и николаевским в данном аспекте, но кажется, что только потому, что в 1805–1814 гг. шла перманентная война, неизбежно повышающая число степеней свободы или, что то же самое, «портящая война». (Эту фразу Д. В. Давыдов приписывает цесаревичу Константину Павловичу.) Можно сомневаться, что наши герои сделали бы свои карьеры, т. е. добились бы положения, которое занимали, в мирное время, видимо, за исключением Воронцова и Киселева. Они были, не теми людьми, которых цари ценят в мирное время. Напомню, что говорил Закревский о Сабанееве — отличный генерал для войны. Это проблема вечно острая для всех армий.
И идеал отношений между начальниками и подчиненными также исходил из лучших образцов XVIII века. Вот что писал Ермолов о том, кто для него, как и для тысяч русских воинов был эталоном командира, — кн. П. И. Багратионе: «Обязательный и приветливый в обращении, он удерживал равных в хороших отношениях, сохранил расположение прежних приятелей. Обогащенный воинской славой, допускал разделять труды свои, в настоящем виде представляя содействие каждого. Подчиненный награждался достойно, почитал за счастие служить с ним, всегда боготворил его. Никто из начальников не давал менее чувствовать власть свою; никогда подчиненный не повиновался с большею приятностию. Обхождение его очаровательное!»
[194] Д. В. Давыдов говорил, что кн. Багратион «умел всегда сохранить преимущества своего сана без оскорбления чьего бы то ни было самолюбия».
