«…с утра семь атак, одна за другой, когда окапываться..?»
Слева, со стороны моря затарахтело. Звук был неожиданный, Адашев даже не сразу его узнал. А когда узнал — улыбнулся и, не обращая внимания на очереди, высекавшие фонтанчики пыли в трех аршинах перед ним, приподнялся на локте и замахал фуражкой.
Со стороны моря вдоль неровной линии тачанок заходили в атаку два гидроплана.
Адашев ожидал, что на головы «украинских повстанцев» посыплются бомбы. Или стрелы-флешетты, их еще с германской наловчились применять по кавалерии. Но чтоб такое…
С аппаратов сорвались дымные жгуты. Они утыкались прямо в тачанки — Адашев видел, как подлетела, разбрасывая во все стороны колеса, одна повозка, как опрокинулась от близкого разрыва другая, как валились кони, метались в ужасе всадники. А гидропланы уже шли на новый заход, и на бочонках, висящих над поплавками, забились огненные бабочки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
I
К северу от Севастополя
Бронетранспортер качнуло на ухабе и Андрей, чтобы не слететь с брони, ухватился за ствол пушки. «БТР — серьезная, тяжелая машина, внушал инструктор, и при том, может развить приличную скорость. Учтите, водила всегда будет гнать. Не потому что он ас или куда-то торопится — просто он боится! Фугаса, выстрела из РПГ в борт, да мало ли чего! И о том, что какой-то лох может улететь вперед при торможении, он думать не будет. А потому — бушлат под задницу, ноги либо в люк, либо упереться в поручни. И помните, ваша безопасность — в ваших руках. Только вот свободных рук у вас не будет, в них автомат. А когда в башке крутятся две исключающие друг друга мысли — «за что бы зацепиться?» и «как бы не уронить ствол?» — добра не жди.
Андрей напросился с морпехами в последний момент. Ему сунули броник с разгрузкой, автомат и указали место поближе к башне. Андрей послушно выполнил указание, заметив, что рядом с ним ненавязчиво держится сержант.
Опекают? Пусть их, сейчас не до амбиций. Тем более, что кататься на броне ему доводилось разве что во время ежегодных плановых выездов на полигон.
Но как же греет мысль, что на дороге не встретится — по определению! — ни закладки с радиоподрывом, ни бармалея-гранатометчика, ни пристроенной на стволе пирамидального тополя противобортовой мины. А вот шмальнуть из-за плетня из винаря или обреза по нахально разъезжающим белякам — это здесь запросто.
А юнкер, что сидит рядом — в лихо заломленной фуражке, в кожанке с двумя рядами латунных пуговиц и бриджах цвета хаки, — он что, тоже думает об опасности? Сомнительно — ишь, как горят глаза! Мчится на рычащем восьмиколесной громадине: кум королю, не страшен никто на свете, и уж тем более, какие-то махновцы. Надо полагать, предвкушает, как задаст им жару…
Юнкер примчался в город на дребезжащем грузовичке, помог выгрузить раненых, таких же, как он, юнкеров. И узнав, что на помощь выдвигается рота с тяжелой техникой, категорически потребовал взять его с собой. Капитан-морпех не возражал — карта картой, а проводник не помешает. И вот юнкер трясся рядом с Андреем, прижавшись к башне, в обнимку с обшарпанным мосинским карабином. От автомата отказался: «Спасибо, господин офицер, со своим сподручнее. Вашего оружия я не знаю, а нам скоро в бой». Прапор, предлагавший юнкеру укороченный «калаш», посмотрел с уважением и отстал.
— Юнкер, а сколько вам лет? — спросил Андрей. Не спросил — проорал. Иначе не услышать: водила топит в пол, движок завывает на подъемах, шипит, выпуская излишки воздуха, клапан тормозной системы, матерятся бойцы. Шумное это дело — марш-бросок на броне.
— В январе девятнадцать будет господин… простите, не знаю вашего звания?
— Майор Митин. Скажите, вам довелось повоевать?
— Так точно, господин майор! В августе был на Каховском плацдарме, в сводной рота училища.
— «Каховка, Каховка, родная винтовка…» — пробормотал Андрей. — Выходит, понюхали пороху…
Совсем пацан, ему бы в институт бегать… Андрею вдруг вспомнился пакостный мем «онижедети». Те студенты, что бесновались на киевском майдане, тоже ничего не боялись и головы не берегли. Семнадцатилетние «онижедети», в каком бы веке, под какими звездами они бы не жили, готовы кинуться в любую заваруху, и неважно, с арматуриной или с мосинкой. И плохо дело, если не найдется нравственной опоры в виде присяги, погон, чувства долга, наконец.
Верху зарокотало — над колонной на север прошел вертолет. На кронштейнах пусковые контейнеры НУРов, в дверном проеме свесил ноги морпех с пулеметом.
— Ух ты, здорово! — восхитился юнкер. — Значит, авиаторы помогут?
— А куда они денутся? Это, конечно, не ударная вертушка, но тоже ничего.
Юнкер хотел что-то спросить, но замялся. Андрей выжидающе смотрел на него.
— Позвольте, господин майор? — решился юноша. — Бронемашины, оружие, гирокоптер — откуда это все? Никогда о таком не слыхал, а ведь рассматривал журналы с фотографиями с Западного фронта. Форма, штучки эти… — он ткнул пальцем в висящую на разгрузке рацию. — Это не французское и даже не американское!
Словно в ответ на непочтительный жест, рация пикнула вызовом. Юнкер от неожиданности одернул руку, и тут БТР резко затормозил. Андрей едва удержался, схватившись за ствол «тридцатки».
— Майор Митин? К комроты, срочно!
Андрей слегка развел руками — и рад бы, но, сам видишь, что делается! — и принялся сползать с брони. Сержант уже стоял внизу, готовый подхватить неуклюжее начальство.
II
Околиица села Улуккул-Аклес
Спасибо авиаторам, атаку сумели отбить. И еще одну. И третью. Эта стоила константиновцам потерянного «Остина» — броневик, расстреляв последнюю ленту, набитую собранными по рукам патронами, ринулся на таран летящих к околице тачанок. Варварская тактика сработала: броневой передок расколотил в щепки две брички, но с третьей под колеса кинули ручную бомбу. «Остин» осел, задымился, из приоткрывшейся броневой дверцы захлопали револьверные выстрелы, фигурки в хаки выскочили из подбитой машины и зигзагами кинулись к своим.
Добежал один Рыбайло; семнадцатилетнего Леню Деделе у самой околицы стукнула между лопаток пуля. Он так и остался лежать перед оградой — маленький, скорчившийся, на спине, затянутой в английское сукно, медленно расплывалось темное пятно.
Махновцы, обозленные потерями, подтянули на прямую наводку две горные пушки и швырнули по Улуккул-Аклес дюжины полторы снарядов. Артиллеристы они были никудышные: единственным результатом этой «артподголовки» стали разбитые мазанки, царапины от разлетавшихся щепок, да легкая контузия у самого Адашева — трехдюймовая граната лопнула шагах в пятнадцати, по счастью, не задев никого осколками.
То ли «украинские повстанцы» жалели боеприпасы, то ли просто надоело ждать, но пушки утащили в тыл, и теперь перед околицей накапливались для атаки свежие сотни.
