— Рискуешь, товарищ Евгений. — покачал головой дядя Жора. — А ну, как продаст?
— В нашем деле, Георгий Данилыч, без риска никак. Очень уж надо выяснить, что гады затеяли.
— Инженер с утра предлагал с беляками плыть. — припомнил слесарь. — Жалование сулил хорошее, кормежка от пуза, больничка. Говорят, работать надо не на красных, не на белых, и далеко, в этой, как ее… в Аргентине! Там сытно, спокойно и войны нет.
— И что, соглашаются?
— Есть и такие, особливо семейные. Инженер давеча говорил, что можно и с женами и с детишками ехать. Народ настрадался, сознательных мало, не верят в советскую власть.
Макарьев недобро сощурился.
— Надо прояснить, что это за Аргентина, куда гады пролетариев заманивают!
— А ты, товарищ Евгений, к Глебовскому обратись. Он тебя, вроде, уважает.
— И то верно, дядя Жора. Вот сейчас и поговорю. А ты прикинь, кого бы мне с собой взять? Человека два-три, из боевых, проверенных. Мало ли что?
— Сделаю, — кивнул старик. — Егорка Зятьев, слесарь, Темка Колыванов из инструментального. Митяя бы тебе, в самый раз для такого дела…
— Что- долго его нет. — забеспокоился Макарьев. — Больше суток прошло, должен был обернуться. Данилыч, я вот думаю — а может, его взяли? Вроде, ночью у вокзала была стрельба?
— Взяли бы его — так и за нами пришли бы. Митяй, конечно, парень свой, надежный, а только в контрразведке и не таких ломали, а он, почитай, всех в ячейке знал. Нет, не могли его взять!
— Ну, дай-то бог… кивнул Макарьев. — Да и Фрунзе, видать, наше донесение получил, раз в город не суется. Я вот что думаю, дядя Жора: может, он в Севастополь разведку зашлет? Надо бы нашим, из ячейки, за Инкерманом пошустрить — глядишь, и встретим товарищей?
Слесарь кивнул, а Макарьев, помолчав немного, добавил:
— А насчет иуды, Иконникова, ты, дядь Жора, не сомневайся. Таких, как он, непременно достанет карающий меч Революции. Заплатят, гады, за свои подлости против трудового народа!
III
Минная стенка
— Вира! — Рабочий замахал картузом, — Вира помалу, уснул, что ль?
Кран, квадратная будка на железнодорожной платформе с торчащей вверх стрелой, пыхнул паром. Редуктор натужно скрежетнул, тали натянулись и грузовик — как был, с кузовом, наполненным выше кабины снарядными ящиками, — оторвался от пирса и поплыл вверх. Стрела повернулась, и колеса повисли над разверстой пастью люка. С «Березани" заорали — «Майна, майна!» «Фиат» дрогнул и пошел вниз; грузчики натянули троса, не давая тому раскачиваться.
— Уже седьмой. — Стогов сделал пометку в блокноте. — И как это вы, Адриан Никоныч, управились с этим корытом? Всего-то сутки прошли!
— Да я особо и не управлялся, господин генерал. С машиной ока все равно ничего не сделать, а вспомогательные механизмы в порядке. Зацепили землечерпалкой, перетащили и нате-пожалуйста, стоит под погрузкой!
Землечерпалка, пришвартованная к борту «Березани», лениво дымила кургузой трубой.
— Ладно, за это я спокоен. Доложу Зарину, что погрузка будет закончена в срок. Когда начнете принимать пассажиров?
— Не раньше десяти утра. Работать будем всю ночь, при прожекторах. Сами видите, сколько тут еще…
И кивнул на ряды грузовых машин, ящиков, каких-то громоздких, угловатых предметов под брезентами. В стороне выстроились в два ряда укрытые рогожными чехлами морские якорные мины, вдоль которых прохаживались юнкера с винтовками.
— Да, и вот еще что — на палубу надо поставить аэропланы. Сейчас их перегоняют из Качи, за ночь разберут и грузите.
— У меня плотники сколачивают дощатые подпорки. Аэропланы — груз легкий, уложим, прикроем брезентами. Только, Николай Николаевич, если погода испортится — я снимаю с себя ответственность! Судно и так перегружено сверх меры, а тут еще пассажиры, палубный груз!
— Хорошо, что напомнили, голубчик, — Стогов зашуршал страничками блокнота. — Еще надо поставить на палубу три броневика и танки. Четыре английских, «Марк-V», и французский «Рено» без пушечной башни. — Да вы не волнуйтесь! — поспешно добавил он, увидев, как гневно вскинулся инженер. — «Рено» маленький, не то что «англичане»!
— Тут маленький, там маленький — а что с остойчивостью будет, кто-нибудь подумал? Нельзя с таким грузом в море идти!
— А в море и не надо. Утянем мили на три с внешнего рейда, и довольно.
Инженер пожал плечами и отвернулся. «Фиат» уже скрылся в трюме «Березани», и оттуда неслись специфические обороты речи — грузчики отцепляли от грузовика тали.
— Позвольте поинтересоваться, Николай Николаич, — не оборачиваясь, спросил Глебовский. — Вы-то останетесь здесь или с ними?
— С ними, голубчик. Господин Митин подробно описал, что ждет дальше белое движение. РОВС, Краснов, немцы… извините, я в этом в балагане не участвую! Вот и юнкера попросились с ними. А что же мне, одному в Константинополь драпать? Нет уж. Родных у меня не осталось, разыскивать некого, сам себе хозяин! А вы для себя что решили?
— Я, пожалуй, тоже с ними. Там, куда собрались эти господа, — Глебовский кивнул головой на "Алмаз", — для путейца дел будет невпроворот. Раз уж в двадцатом столетии Отечество отблагодарило нас за службу сапогом под зад, может, хоть в девятнадцатом оценит?
— Ну что вы, не стоит так траурно. Хотя, вы правы, конечно. Попробуем послужить Николаю Первому, раз уж его потомок ухитрился про…ть все, что оставили предки. А там, глядишь, и что-то сумеем изменить, как давеча сулил господин Митин. Не дадим по второму разу довести Россию до такого безобразия.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
I
Севастополь,
Екатерининская площадь
— Навалили, ни присесть, ни прилечь! — Адашев поддал сапогом куль из темно-зеленого то ли плюша. — На черта нам это барахло? Взяли бы лишних пару десятков ящиков с гранатами, что ли. Вон их, в пакгаузах, под крышу! Опять же, на ящиках и сидеть удобнее.
— Нет в вас, граф, уважения к науке! — наставительно произнес Штакельберг. — То, что вы сейчас, простите, лягнули — это комплект Морского Сборника с одна тысяча восемьсот пятьдесят первого года. Самолично гардины в читальном зале сдирал и увязывал! А в чехле от канапе полный Брокгауз и Ефрон. Так что соблаговолите попридержать копыта!
Кузов грузовика заполняли разномастные кули из портьер, скатертей, мебельных чехлов. Из ткани во все стороны выпирали уголки переплетов. Устроиться на них с удобствами было, и правда, затруднительно.
— «Только книги в восемь рядов,
Молчаливые, грузные томы,
Сторожат вековые истомы,
Словно зубы в восемь рядов…» — нараспев продекламировал Штакельберг.
