Утопия? Кто бы спорил. Можешь смело обвинять меня в маниловщине. Но, сдается мне, другого пути нет, и нигде, кроме как в России этот номер не пройдет…
Не буду донимать тебя рассуждениями об «особой миссии» русского народа. Как сказал один австрийский поэт: «Все страны граничат друг с другом, а Россия граничит с Богом». Или с Мирозданием, что для нас, старых атеистов, одно и то же.
В отличие от Западной Европы, в николаевской России, наука и прогресс еще не успели стать инструментами наживы и власти. И что бы не писал старина Тарле о неприязни Николая Павловича к ученым — это относится скорее к людям, а не к самой науке. «Нам умные не надобны, нам надобны верные…» Что ж, Государя трудно за это винить, особенно если припомнить, чем обернулись для страны последующие полвека прогресса. Не бывает технического и естественнонаучного развития без сопутствующего рывка в гуманитарной сфере, а в России подобные вещи всегда происходили как-то… криво.
Еще одна опасность. Одномоментное появление такой массы «опережающей» информации может надолго поставить крест на развитии и научной мысли. Целые поколения мыслителей и ученых превратятся на каталогизаторов и внедренцев; не возникнут исследовательские и теоретические школы, сотни, тысячи могучих умов, таких, как Эдисон и Тесла, Эйнштейн и Капица, Паули и Норберт Виннер, Жуковский и братья Райт в одночасье лишатся места в истории. Мы выхолостим науку много лет вперед, и где гарантия, что когда «привнесенные» знания будут освоены, она сможет двинуться дальше? Не найдет ли наш друг Груздев через две сотни лет отставшую по всем статьям копию нашей реальности?
Писателям, литераторам будет легче. Да, здесь не появятся «Севастопольские рассказы» в известном нам виде; надеюсь, не будет и «На западном фронте без перемен», и «Хождений по мукам» и «Живых и мертвых». Раз уж история будет другой — то в ней будут написаны другие, не менее великие книги. А те, что читали мы, будут храниться в Зурбаганской библиотеке, удваивая сокровища литературной мысли.
Недурная перспективка?
Помнишь — «кадры решают все»? Я говорю сейчас не о местных жителях, которых мы сумеем увлечь этой идеей. Меня больше волнуют наши земляки, а так же «попутчики» — Зарин, Эссен, все остальные. Те, кто согласится остаться здесь и создавать вместе с нами Зурбаган. Они должны осознавать, на каком лезвии ножа им придется балансировать, какой вред они могут нанести неосторожно брошенным словом. Иначе… сам знаешь, куда ведет дорога, вымощенная иными благими начинаниями.»
II
Гидрокрейсер «Алмаз»
— …теперь по вопросу обустройства гражданских. — Зарин сверился с записями. — Половину разместили в казармах флотского экипажа; для остальных сколотили нары в Константиновском равелине.
Военнослужащие и добровольцы, особенно студенты и гимназисты, охотно идут в Особую бригаду. Оставшихся мы, по большей части, заняли учетом и разборкой привезенного имущества. Но кое-кто все равно сидит без дела — по большей части, женщины и люди умственных профессий. Господин Митин настоял, чтобы им ограничили доступ в город, и я, признаться, не вполне понимаю его резоны. Городские и флотские власти снабжают нас провиантом, а так же объявили среди обывателей сбор домашнего скарба для беженцев. Но этого все рано мало. Люди, грузились на корабли налегке, и что плохого, если прикупят что-нибудь на базаре?
— Прикупят? — удивился Рогачев. — А деньги откуда?
— Революции и гражданская война научили нас не доверять ассигнациям — ответил Глебовский. — Да и кому нужны «катеринки» с «петрами» в эмиграции? Так что с собой брали золото, драгоценности, николаевские червонцы. На них хоть и другой царь отчеканен, зато проба вполне подходящая. С руками оторвут.
Андрей покачал головой.
— И все же, я против, Алексей Сергеевич. Если мы не хотим испортить отношения с властями, лучше свести к минимуму контакты «эмигрантов» с местным населением. Мне дурно делается, когда я пытаюсь представить, чего севастопольцы от них наслушаются по части либеральных идеек. Подумайте, какие доносы посыплются местному начальству и в Петербург, Государю! И так уже жалуются, что наши мастеровые, занятые на работах в порту, болтают невесть что. да вот, хоть вчера — один болван пытался агитировать матросов с фрегата «Кулевичи» на тему «Долой самодержавие».
— И как? — с интересом спросил Рогачев. — Получилось?
— Скорее, получил. Согласно рапорту надзиравшего за работами мичмана Солодовникова, «бит по морде в кровь, после чего в бессознательном состоянии отнят и отнесен в казарму, где его и отлили водой. Матросы, учинившие расправу, требовали… сейчас… вот: «Выдать Иуду обчеству, мы его, подлюку о кнехт чугунный расшибем. Чтобы поганых слов про батюшку-государя не смел говорить!».
— Да, это проблема. — подтвердил Глебовский. — Я тоже заметил среди мастеровых большевистски настроенных.
— И много таких? — поинтересовался Митин.
— Мне известны четверо. Есть там один, слесарь Макарьев — по-моему, он у них за старшего. Обычно отмалчивается, в споры не лезет, но смотрит нехорошо, зло. А работяга толковый: золотые руки, голова варит, с любым делом справляется. Остальные, в том числе и этот, с набитой рожей — его дружки, попросились, когда мы отбирали добровольцев. Теперь вот народ мутят. Еще с Макарьевым якшается механик с "Казарского", тот, что остался от красных.
— А Иконникова с ними не замечали? — насторожился Зарин.
— Точно не скажу, не видал. Вы поймите, господа, — продолжал Глебовский, извиняющимся тоном, — мне не с руки заниматься слежкой, я инженер, а не филер, но сами видите, что творится! Того гляди, придется привлекать жандармов! Господин Митин прав, не хватало нам здесь большевистской заразы!
Андрей откашлялся.
— Я, собственно, имел в виду не большевистских агитаторов, Адриан Никонович. Они, конечно, могут доставить некоторые неудобства, но не более того. Здешний народец еще не готов воспринимать идеи Маркса и Ульянова — зубы повыбивают, и вся недолга. Меня больше беспокоят те, что привык к вицмундирам и сюртукам, а не к рабочим фуфайкам.
Зарин сверился со списком.
— У нас не меньше десятка юристов — адвокаты, служащие министерства юстиции. Пятеро журналистов, доцент римского права, два университетских профессора и целая россыпь гимназических преподавателей. Да, Андрей Геннадьевич, эта публика еще до германской фрондировала, а уж с этими всеми революциями — могу представить, каких идей они набрались. Велесов прав, надо запускать этот проект… Зурбаган, кажется?
— Именно. — подтвердил Митин. — Евпатория для этого подходит лучше всего. Местные жители город оставили, так что мы без проблем там обоснуемся. Велесов уже добился разрешения Государя, теперь дело за нами.
Эссен недоуменно нахмурился.
— Но там же под боком французы?
— Тем лучше. Развернем рядом базу Особой бригады. Место есть, половина лагеря союзников пустует, можно занять их палатки, сэкономим время. Там же устроим полигон и учебные плацы. С одной стороны, это будет держать в тонусе новых союзников, а с другой придаст «беженцам» уверенности. И хорошо бы как-то объяснить все это нашим людям. Они же не марионетки, хотят знать, что их ждет!
