Миссис Моррис устала от дочкиной болтовни.
– Да, наверно, это занятно. Но твой Бур тебя заждался. Уже поздно, а надо еще умыться перед сном. Так что, если хочешь поспеть с вашим вторжением, беги скорей.
– Ну-у, еще мыться! – проворчала Мышка.
– Обязательно! И почему это дети боятся воды? Во все времена все дети не любили мыть уши.
– Бур говорит, мне больше не надо будет мыться, – сказала Мышка.
– Ах вот как?
– Он всем ребятам так сказал. Никакого мытья. И не надо рано ложиться спать, и в субботу можно по телевизору смотреть целых две программы!
– Ну, пускай мистер Бур не болтает лишнего. Вот я пойду поговорю с его матерью и…
Мышка пошла к двери:
– И еще есть такие мальчишки. Пит Бритз и Дейл Джеррик, мы с ними ругаемся. Они уже большие. И они дразнятся. Они еще хуже родителей. Даже не верят в Бура. Воображалы такие, задаются, что уже большие. Могли бы быть поумнее. Сами недавно были маленькие. Я их ненавижу хуже всех. Мы их первым делом убьем.
– А нас с папой после?
– Бур говорит: вы опасные. Знаешь почему? Потому что вы не верите в марсиан! А они позволят нам править всем миром. Ну не нам одним, ребятам из соседнего квартала – тоже. Я, наверно, буду королевой.
Она отворила дверь:
– Мам!
– Да?
– Что такое «лог-ги-ка»?
– Логика? Понимаешь, детка, это когда человек умеет разобраться, что верно, а что неверно.
– Бур и про это сказал. А что такое «впе-чат-ли-тель-ный»? – Мышке понадобилась целая минута, чтобы выговорить такое длиннющее слово.
– А это… – Мать опустила глаза и тихонько засмеялась. – Это значит ребенок.
– Спасибо за обед! – Мышка выбежала вон, потом на миг снова заглянула в кухню. – Мам, я уж постараюсь, чтоб тебе было не очень больно, правда-правда!
– И на том спасибо, – сказала мать.
Хлопнула дверь.
В четыре часа загудел вызов видеофона. Миссис Моррис нажала кнопку, экран осветился.
– Здравствуй, Элен! – сказала она.
– Здравствуй, Мэри. Как дела в Нью-Йорке?
– Отлично. А в Скрэнтоне? У тебя усталое лицо.
– У тебя тоже. Сама знаешь, дети. Путаются под ногами.
Миссис Моррис вздохнула:
– Вот и Мышка тоже. У них тут сверхвторжение.
Элен рассмеялась:
– У вас тоже малыши в это играют?
– Ох да. А завтра все помешаются на головоломках и на моторизованных «классах». Неужели мы тоже году в сорок восьмом были такие несносные?
– Еще хуже. Играли в японцев и нацистов. Не знаю, как мои родители меня терпели. Ужасным была сорванцом.
– Родители привыкают все пропускать мимо ушей.
Короткое молчание.
– Что случилось, Мэри?
Миссис Моррис прикрыла глаза, медленно, задумчиво провела языком по губам. Вопрос Элен заставил ее вздрогнуть.
– А? Нет, ничего. Просто я как раз об этом и думала. Насчет того, как пропускаешь мимо ушей. Неважно. О чем, бишь, мы говорили?
– Мой Тим прямо влюбился в какого-то мальчишку… его, кажется, зовут Бур.
– Наверно, у них такой новый пароль. Моя Мышка тоже увлеклась этим Буром.
– Вот не думала, что это и до Нью-Йорка докатилось. Видно, друг от дружки слышат и повторяют. Какая-то эпидемия. Я тут разговаривала с Джозефиной, она говорит, ее детишки тоже помешались на новой игре, а она ведь в Бостоне. Всю страну охватило.
В кухню вбежала Мышка выпить воды. Миссис Моррис обернулась:
– Ну, как дела?
– Почти все готово, – ответила Мышка.
– Прекрасно! А это что такое?
– Бумеранг. Смотри!
Это было что-то вроде шарика на пружинке. Мышка бросила шарик, пружинка растянулась до отказа… и шарик исчез.
– Видала? – сказала Мышка. – Хоп! – Она согнула палец крючком, шарик вновь очутился у нее в руке, и она защелкнула пружинку.
– Ну-ка еще раз, – попросила мать.
– Не могу. В пять часов вторжение. Пока!
И Мышка вышла, пощелкивая игрушкой.
С экрана видеофона засмеялась Элен:
– Мой Тим сегодня утром тоже притащил такую штучку, я хотела посмотреть, как она действует, а Тим ни за что не хотел показать, тогда я попробовала сама, но ничего не получилось.
– Ты не впе-чат-ли-тель-ная, – сказала Мэри Моррис.
– Что?
– Так, ничего. Я подумала о другом. Тебе что-то было нужно, Элен?
– Да, я хотела спросить, как ты делаешь то печенье, черное с белым…
Лениво текло время. Близился вечер. Солнце опускалось в безоблачном небе. По зеленым лужайкам потянулись длинные тени. А ребячьи крики и смех все не утихали. Одна девочка вдруг с плачем побежала прочь. Миссис Моррис вышла на крыльцо.
– Кто это плакал, Мышка? Не Пегги-Энн?
Мышка что-то делала во дворе, подле розового куста.
– Угу, – ответила она, не разгибаясь. – Пегги-Энн трусиха. Мы с ней больше не водимся. Она уж очень большая. Наверно, она вдруг выросла.
– И поэтому плакала? Чепуха. Отвечай мне как полагается, не то сейчас же пойдешь домой!
Мышка круто обернулась, испуганная и злая:
– Да не могу я сейчас! Скоро уже время. Ты прости, я больше не буду.
– Ты что же, ударила Пегги-Энн?
– Нет, честное слово! Вот спроси ее! Это из-за того, что… ну, просто она трусиха, задрожала – хвост поджала.
Кольцо ребятни теснее сдвигалось вокруг Мышки; озабоченно хмурясь, она что-то делала с разнокалиберными ложками и четырехугольным сооружением из труб и молотков.
– Вот сюда и еще сюда, – бормотала она.
– У тебя что-то не ладится? – спросила миссис Моррис.
– Бур застрял. На полдороге. Нам бы только его вытащить, тогда будет легче. За ним и другие пролезут.
– Может, я вам помогу?
– Нет, спасибо. Я сама.
– Ну хорошо. Через полчаса мыться, я тебя позову. Устала я на вас смотреть.
Миссис Моррис ушла в дом, села в кресло и отпила глоток пива из неполного стакана. Электрическое кресло начало массировать ей спину. Дети, дети… У них и любовь, и ненависть – все перемешано. Сейчас ребенок тебя любит, а через минуту ненавидит. Странный народ дети. Забывают ли они, прощают ли в конце концов шлепки, и подзатыльники, и резкие слова, когда им велишь – делай то, не делай этого? Как знать… А если ничего нельзя ни забыть, ни простить тем, у кого над тобой власть, – большим, непонятливым и непреклонным?
