Когда отец втянул осадок, звуча, как старый водопровод, девушка спросила:
– Еще чая, папа? Мама? – ее голос не дрогнул.
Родители, счастливо бормоча, протянули кружки.
Кара включила чайник и, пока он закипал, вытащила из сумки врученную Синодом бутылочку. Заключенная внутри металлического цвета жидкость, подвижная, словно ртуть, отливала маслянистым радужным блеском. Девушка вытрясла в каждую чашку по паре капель, непринужденно загораживая их собственным телом. Только позвякивание ложки об эмаль, когда она размешивала сахар, могло бы указать, что ее руки дрожали.
– Спасибо, дорогая, – проговорила мама, с благодарностью принимая кружку.
Отец приподнял свою кружку, глядя на женщину, которую любил вот уже два десятка лет, и она ответила ему тем же. Оба подули на обжигающую жидкость, а потом с синхронностью, которой позавидовал бы сам Синод, отхлебнули.
Родители замешкались, их лица затуманились недоумением.
Кара вскочила, словно их замешательство было стартовым пистолетом. Девушка ловко шагнула вперед и вытащила кружки из их внезапно ставших резиновыми пальцев. Взяла из сумки пару пустых склянок, скрутила крышки и слила туда остатки «чая». Жидкость блеснула ей, злорадно и серебряно, и Кара поспешно закрыла колбы.
Что-то острое вонзилось в Карину грудь. Пульс бился, как ненормальный, но она не остановилась. «Некогда сомневаться. Некогда думать дважды. – Для этого и существовал план. – Давай, Кара, держи себя в руках».
Упаковав склянки, девушка повернулась на каблуках, плюхнулась на свой стул и толкнула тарелку локтем, чтобы та оказалась перед мамой. Взяла блокнот в одну руку, а свой чай – в другую.
Кружка грохнула по зубам, когда она отхлебнула.
– Итак, – пробормотала она, заставляя себя говорить спокойно. «Подними глаза, Кара, подними глаза». Ее глаза устремились на шероховатость стола. Мышцы шеи словно парализовало. «Подними. Глаза».
– Вы рассказывали?
Когда Кара таки подняла голову, воздух показался ей густым, словно зыбучие пески. Пару секунд мама моргала на нее в полном непонимании, а потом отреагировала.
Это было едва заметное движение. Манеры миссис Хан оставались безупречными, а самоконтроль – бесподобным, так что движение составило буквально долю дюйма, но разорвало Карино сердце. Она видела, как мама отшатнулась от покрытого шрамами лица незнакомой девушки.
– Вы рассказывали, – как ни в чем не бывало повторила Кара.
– Я… я рассказывала?..
– Как давно живете на этой улице, – пояснила Кара, улыбаясь тщательно отрепетированной улыбкой, словно ее слегка озадачила необходимость повторять. – Для моего исследования по социально-экономической географии. Как я уже сказала, миссис Хан, я обхожу соседей. Здорово, что вы и мистер Хан согласились помочь мне со школьным проектом.
Я здесь недавно, и знаю немногих, у кого можно спросить.
– Ах… да, ко… конечно… – Самира Хан схватилась за этот спасательный круг разговора, словно тонула. Она выглядела глубоко расстроенной, что не могла ничего вспомнить, но, видимо, решила подыграть, пока не появится лучшее объяснение. – Мне кажется, – проговорила она, – лет семнадцать?
– Верно, – Кара обернулась к подавшему голос отцу. Тот недоуменно поморгал на нее, потом – на раблезианский завтрак, словно они оба просто изверглись сквозь половицы.
– Здорово, спасибо. Мистер Хан… а вы, случайно, не помните, что привело вас сюда, на Уэндовер-роуд?
– Э-э-э… – лицо тикового цвета искренне сморщилось, когда мужчина попытался припомнить. Кара тихо, неглубоко вздохнула. – Боюсь, что нет… Возможно, работа? Так давно это было…
Кара кивнула, понимающе и благодарно, проглатывая смесь облегчения и желчи, прежде чем они ее задушат.
– Спасибо, – проговорила она, стараясь поярче насытить голос благодарностью. – Вы очень помогли, мистер Хан, миссис Хан. Извините, что прервала ваш завтрак. Пахнет необыкновенно. Миссис Хан, должно быть, вы чудесно готовите.
Застенчивая легкая улыбка Кариной мамы, храбро сразившись с недоумением, одержала верх.
– Спасибо. Хотите взять с собой хлеба?
Входная дверь хлопнула с душераздирающе знакомым скрипом. Девушка сжимала слегка теплый контейнер с паратхой. Холодный ветер шептал ей в платок и гладил ресницы. Она испустила прерывистый вздох.
На плече сомкнулись пять тонких пальцев, а сзади почувствовалось присутствие кого-то, кого не было мгновением раньше. Едкая маслянистая жидкость просочилась сквозь куртку. Кара, не оглядываясь, порылась в сумке и передала склянки через плечо.
Отпустив девушку, рука схватила склянки. По коже прошел легкий холодок, словно длинное, тонкое насекомое пробежало по сердцу. Почувствовав, как в ладонь вдавилось холодное стекло: два тонких флакона, она с усилием обхватила их пальцами.
Ощущение присутствия исчезло.
– Окей, – бормотала она про себя снова и снова. – Окей. – Хотя правды в этом было не на грош. – Окей.
Девушка уставилась на помутневшие латунные цифры на двери. Уэндовер-роуд, 47. Теперь остался лишь один способ вернуться в этот дом, и он лежал через зеркало: окно, которое ей предстояло превратить в дверь. Теперь причин проходить в эту дверь стало две: зеркальная сестра и выкуп за проданные родительские воспоминания.
Иначе вернуться домой она не могла.
Кара отступила на пару шагов, слегка поскользнувшись на подмороженном асфальте, развернулась и побежала, не в силах больше глядеть на родной дом.
Глава 9
Скорчившись от холода, Кара смотрела, как одетые в форму фигуры бегут вверх по ступенькам полицейского участка через дорогу. Беспокойно потерла большим пальцем экран телефона. Уйдя со своей улицы, она машинально включила его, и сигнал автоответчика чуть не заставил девушку выпрыгнуть из кожи.
– Парва, это детектив Джульетта Эллис из Блэкфрайарского участка. Мне очень жаль, но система полностью забита, и ближайшая дата, которую удалось пробить для слушания твоего дела, – двадцатое июня. Слушай, я понимаю, это удар, но, пожалуйста, постарайся не терять присутствия духа. Иногда шестерни закона мелют медленно, но мы своего добьемся. Перезвони мне, если есть какие-то вопросы или просто хочешь поговорить. Парва, я верю, что мы справимся, если ты останешься сильной, верю, что мы избавимся от него. До связи.
Кара принялась терзать кожицу в основании ногтя большого пальца. Я верю.
Три месяца назад это были единственные два слова, которые она хотела услышать от сухой полицейской с задушевным голосом. Тогда эти слова были всем, что имело значение, сейчас же отозвались звенящей пустотой. Кара чувствовала, как ее заполняет удушающее разочарование. Каждый перенос слушания дела создавал впечатление, что его могут просто замять, что ничего вообще не произойдет, а теперь…
