Глаза Эспель были широкими и голубыми, словно крошечные океаны. Она открыла и закрыла рот. Несколько мучительных секунд девушка вообще ничего не говорила. А потом, по-прежнему безмолвно, вытянула перед собой руку с пустым стаканом.
Кара позволила себе выдохнуть. Улыбнувшись Эспель, она взяла бутылку из бара и наполнила стакан.
Когда к Эспель, наконец, вернулся голос, он был едва слышен:
– Гм… С чего вы хотите начать, миледи?
– Как насчет основ, – смущенно предложила Кара, наливая. – Кто я? Какой ты меня знаешь?
Эспель разом опрокинула свой стакан. Она казалась потрясенной вопросом, затем на ее лице медленно расцвела недоверчивая улыбка:
– Это легко. Вы – графиня Парва Хан, – ответила она. – Самая красивая женщина в мире.
Глава 15
Кара моргнула:
– Повтори-ка?
– Вы – самая красивая женщина в мире, мэм.
– Ох… ладно, – Кара резко села, промахнувшись мимо края дивана, и шлепнулась на пол. – Ой! – вскрикнула она, и Эспель встревоженно подалась вперед.
– Вы в порядке?
– В порядке. Просто…
…самая красивая…
На секунду мир поплыл перед глазами. Рекламные щиты, то, как люди на нее смотрели, очередь в скальпельную – казалось бы, Каре было нечему удивляться, но слова все равно застряли в пересохшем горле, а в ушах, словно шум далекого движения, стоял гул.
– Я… Правда?
Ее новая фрейлина кивнула. Она провела по своей собственной бледной щеке гранью стакана, словно повторяя линии Кариных шрамов.
– Конечно, в других городах из-за этого дуются, но даже в Мирроркеше
[5] и Зеркалограде нет никого и близко столь же асимметричного. Вы – первое Лицо Лотереи за последние сорок лет, не принадлежащее к трем большим семействам, и единственная зеркалорожденная первого поколения, когда-либо занимавшая эту должность. В газетах вас называют «триумфом многообразия». – Ее губы скривились слегка насмешливым сомнением.
– Ты не согласна? – поинтересовалась Кара.
– О нет, графиня. Уверена, так и есть. В своем роде. Просто…
– Да?
– Ну, знаете… – Эспель пожала плечами. – Зеркалорожденная зеркалократка или естественнорожденная зеркалократка… – она сделала вид, что взвешивает понятия в руках, словно мешки с мукой. – Все одно: Зеркальная знать. А я – всего лишь полулицее дитя из Псарни. Все это немного за рамками моего класса.
Кара нахмурилась:
– Что значит «полулицее»?
Эспель уставилась на Кару, словно та спросила, что такое «нос». Она указала на шов, идущий по центру ее лба.
– Это значит именно то, что значит, графиня.
Я искусственнокожая, стянутоликая… синистресса, леволицая. У меня только половина лица.
Кара непонимающе покачала головой, и Эспель присвистнула.
– Сколько же вы забыли? Маго, как это объяснить? – пробормотала она.
Мгновение она выглядела совершенно растерянной, потом отставила стакан и заложила палец за левое ухо.
– Когда я родилась, – начала она, – я родилась с этим, – она провела кончиком пальца вдоль челюсти, – моим собственным естественным лицом. Но оно прекращалось здесь. – Палец остановился на подбородке, где кожу отмечала серебряная нить. – Справа все было пустым, словно неиспользованная бумага, как и у моих мамы с папой, и у их мам и пап, и моих прапрапрофилей, когда в тридцатых они отразились из Старого Города. Вся моя семья начинала жить в этом городе с половиной лица. – В голосе послышались напряженные нотки. – Но ведь в таком виде нигде не появишься? Людей затошнит от такого зрелища. Поэтому правительство ввело протезы. – Палец Эспель пересек шов и пополз по правой стороне лица. – Это обыкновенная зеркальная кожа серийного производства, привитая, когда я была ребенком. Она изменяется в соответствии с врожденной половинкой, полностью ее копируя, поэтому они всегда одинаковые. «Пластика. Косметика. Торжество эстетики», – пропела она, подражая телевизионной рекламе. – Это мое Пэ-О.
– Пэ-О? – переспросила Кара.
– Пэ-О, – кивнула Эспель. – Перевернутое Отражение. – Она прикоснулась к левой щеке. – Лицо, – сказала она, потом ткнула пальцем в правую щеку. – Фальшивка. Дошло?
Кара медленно кивнула. Она подумала о том, как закрывались раны на правой щеке Эспель, когда их зашивали на левой. Отражения отражений в отражениях, как лабиринт в комнате смеха. От одной мысли в желудке поднялся головокружительный водоворот.
– Это отражение, – пробормотала она. – Полная симметрия.
Услышав слово «симметрия», Эспель поморщилась и опустила взгляд.
– Ладно, ладно, – проворчала она. – Незачем заострять на этом внимание. Я же не говорила, что это красиво. Я не могу позволить себе каких-либо оригинальных особенностей, вот и всё. На настоящую веснушку или ресницу уйдет двухнедельная зарплата верхолазки, даже если работаешь в Дворцовой Бригаде.
Эспель неистово вспыхнула, и Кара поняла: она смотрела на симметричную девушку тем же взглядом, каким на нее смотрели люди дома. Кара ненавидела такие взгляды и поспешно опустила глаза.
– Ты давно подалась в верхолазки? – поинтересовалась она, желая сменить тему.
– Восемь лет назад, мэм, – ответила Эспель. – Начала топтать плитку через неделю после девятого дня рождения. В Псарнятауне… извините… в смысле, в Кенсингтоне
[6], откуда я родом, это своего рода местный бизнес. Там довольно суровый климат: шиферные грозы, цементные муссоны, даже прикольные трубные шквалы. Такая вот занимательная осадкотектура.
– Трубные шквалы? – пробормотала Кара. – Офигеть! – Она потерла глаза, на секунду вообразив сплошной поток готовых труб, обрушивающийся из облаков. – А откуда она берется? – Графиня попыталась произнести незнакомый термин, словно привычный. – Осадкотектура?
Эспель вскинула брови:
– С неба, мэм.
– Спасибо, – слегка язвительно бросила Кара. – Я имела в виду, до этого.
– Самое большое зеркало в городе – это река, а самое большое, что оно отражает, – здания, так что множество отражений бетона и кирпича вспениваются и разбиваются в волнах, а потом испаряются с водой, конденсируются в облака и снова падают вниз.
– Похоже, ты настоящий специалист.
– Ой, я бы не сказала, – тоном человека, которому приходится часто это повторять, проговорила Эспель. – Но лазка должна кое-что смыслить в зеркальной метеорологии. Помогает не получить по мозгам падающим кирпичом – важный аспект нашей работы, к которому я всегда, типа, относилась серьезно.
