Все, что она знала, так это то, что не могла позволить этим мужчинам швырнуть друг другу перчатки.
Голова Иезекииля медленно повернулась, чтобы посмотреть на нее.
– Это лицо что, трофей? – проговорил он битумно-черным голосом. – Ты вообще себя слышишь, Петрис? Как ты можешь терпеть, что она выставляет напоказ лик нашей Леди? В смысле, да кто она вообще?
Внутри выреза рта Бет видела, как настоящие губы Петриса из плоти и крови шевельнулись ответить, а потом замерли, словно он подумал о том же.
Бет сглотнула пересохшим горлом. Мир сжался. «Кто она вообще?»
Она поняла: этот вопрос донимал Иезекииля, чуть ли не сводя с ума. Против чего бы он ни протестовал, он не был до конца в этом убежден; не знал, что делать с нею, так напоминающей Богиню, которую она сама же объявила мертвой. Одна его часть жаждала презирать ее за это, другая – уцепиться, словно утопающий за соломинку. Он не мог разорваться, и потому решил просто ее уничтожить.
У Бет имелся выбор: она могла схватиться с Иезекиилем или попытаться помочь ему во всем разобраться.
Бет выпустила копье из онемевших пальцев и, когда оно звякнуло о камни, вытащила из кармана черный маркер, опустившись на одно колено. Тротуарные Монахи неуверенно смотрели на нее.
Безмолвная девушка написала на асфальте:
«Я не знаю. Но знаю, у кого спросить».
Глава 17
Возможно, Кара бы гораздо лучше справилась с макияжем, если бы смогла унять дрожь в руках.
– Должен сказать, миледи, – проговорил курьер, объявившийся в шесть часов утра, – я с огромным нетерпением жду сегодняшних снимков. Слышал, их незамедлительно передадут в печать, так что они должны появиться в вечерних газетах.
– В газетах? – глухо переспросила Кара. – Значит, их увидит много людей?
– О, немало. Думаю, около трех миллионов, графиня. Плюс те, кто посмотрит онлайн, конечно…
– Три… миллиона? – Ужас пробрался в Карино горло, сжимая его.
– По меньшей мере. – Курьер так и сиял, протягивая ей большую черную коробку, перевязанную серебристой лентой с замысловатым бантом, потом, склонив голову, попятился по коридору, до последнего не отрывая взгляда от девушки.
Коробка оказалась отделана бархатом. Опустошив ее, Кара нашла тональный крем, румяна, карандаши для губ и помаду, карандаши для глаз, тушь, консилер и тени всех мыслимых оттенков. А также изысканный набор кисточек с костяными ручками. Последней вещицей, спланировавшей из коробки на комод, словно опавший лист, оказалось глянцевое фото улыбающийся Парвы с нарочито подчеркнутыми шрамами. Увидев его, Кара оскалилась и зашипела. Для нее оно оказалось более ранящим и травмирующим, чем череп. В углу фотографии кто-то нацарапал пару предложений. Кара поднесла их к зеркалу, чтобы почитать.
– «Для начала приходите так, внесем изменения по ходу. Б.Д.»
«Три миллиона человек, – подумала Кара, разглядывая фотографию, – увидят меня такой. Неудивительно, что меня колотит, как при землетрясении. Парв, как, черт возьми, ты с этим справлялась?»
С тональным кремом Кара кое-как совладала, но когда дрожащая рука чуть не ткнула синим карандашом в глаз, девушка отложила его, тяжело выдохнув. Казалось, словно легкие забиты колючей проволокой.
– Гм… графиня?
Кара вздрогнула и повернулась, гадая, долго ли Эспель за нею наблюдала. Верхолазка сидела на диване. После сна ее светлые волосы спутались, и беспорядочные одуванчиковые пряди делали симметричность лица еще более нервирующей.
Она глядела на Кару с застенчивым любопытством:
– Вы в порядке?
– В порядке, просто… – Кара замолчала, потому что, по правде говоря, не знала, как закончить.
Эспель нахмурилась, явно не поверив. Она поднялась и, подойдя, встала у Кариного плеча, сжимая одеяло, которое та на нее накинула, словно ребенок – на любимого мишку. Эспель помедлила, потом взяла кисточку и осторожно повертела ее в пальцах.
– Не хочу выходить за рамки или что-то типа того, – начала она. – В смысле, вы – зеркалократка и можете сами накраситься – и это, конечно, ваше право, но Бо Дрияр уже ждет внизу. Хотите… хотите, я вам помогу?
Кара кивнула и протянула девушке кисточку – это было все, что она доверяла себе сделать.
Она не смогла расслабиться, когда Эспель поднесла кисточку к ее щеке, и заметила, что Эспель тоже напряжена. Позже, очень осторожно накладывая краску на кожу под одним из Кариных шрамов, верхолазка заговорила:
– Мы с братом красили друг друга, когда были детьми. Ну, то есть, он красил меня и разрешал мне размалевать его лицо, а потом просил одного из своих приятелей все поправить. Мне было всего семь. Однажды осенью я выиграла бег с препятствиями – я была самой быстрой девочкой в школе, и мне предстояло выйти на сцену на глазах у всех за призом. Брат взялся помочь мне подготовиться, но я так боялась, что все дергалась под его кистью. Когда он спросил меня, что не так, я призналась, что боюсь взглядов всех этих людей. Большинство моих одноклассников умудрились купить хотя бы родинку или ямочку, или что-то оригинальное для своих ненастоящих половинок, а я по-прежнему оставалась все такой же симметричной. Я так боялась, что они подумают, как посмотрят на меня, какой я могу предстать перед их глазами, что даже завтрак в горло не полез.
Ее пальцы порхали над Кариной кожей так близко, что перехватывало дыхание, но в зеркале полулицая девушка не отражалась, и кисточка парила в воздухе, словно по волшебству.
– Тогда брательник сказал: «Думай об этом так: прямо сейчас я рисую на тебе другое лицо – между твоим собственным и их глазами. Макияж – это маска, вот и всё. Не надо бояться, как они на тебя посмотрят, потому что тебя-то они вообще не увидят». – Эспель улыбнулась воспоминанию. – «Единственный, кто увидит тебя, – это я, – сказал он. – И, можешь мне поверить: я увижу тебя, как надо».
Она умело наложила синий и красный вокруг одного из Кариных шрамов, создавая яркую оптическую иллюзию, словно приподнимающую перекрученную ткань над щекой.
«Маска. – Кара зацепилась за эту идею. – Они увидят Парву, “самую красивую женщину в мире”, а не меня».
Дышать стало немного легче.
– Спасибо, – очень тихо проговорила она.
Эспель покраснела, неловко отмахиваясь от Кариной благодарности.
Кара посмотрела в зеркало, на призрачно парящую кисточку. «Ты зеркалократка, – подумала она. – Можешь видеть себя. Можешь сама накраситься».
– Эспель? – непринужденно окликнула она.
– Мэм?
– Почему ты не отражаешься в зеркалах?
Эспель неподдельно рассмеялась.
– Помилуйте, графиня! Я всего лишь полулицая. Я не могу позволить себе отражаться во всех подряд зеркалах, как вы. В конце концов, отражение – это суть. За нее надо держаться, – Эспель взяла карандаш для глаз. – Меня воспитали бережливой; это семейное.
