– Семейное?
– Четыре поколения. С тех пор, как мои прапрапрофили отразились из Старого Города.
– Прямо как я, – проговорила Кара.
Губы Эспель скривились:
– Нет, графиня, не как вы… ничего похожего. Они были полулицыми; вы же родились в одно мгновение из бесконечных отражений, бесконечного богатства изображений. Мои прапрапрофили вынашивались годами – их создатели в Старом Городе принимали точно те же позы в точно тех же зеркалах при том же самом свете, раз за разом, и каждый раз эти зеркала удерживали и запоминали крошечный кусочек того, что видели.
«Отражения и воспоминания», – подумала Кара.
Эспель вздохнула:
– Около пятидесяти процентов – нижний лимит для осознания в Симбрионе. Когда накопилось достаточно сохраненных отражений моих прапрапрофилей, чтобы составить половину лица, они проснулись здесь, растерянные и напуганные, помнящие только половину того, кем они были. Спотыкаясь от растерянности, они отошли от зеркал, создавших их, прежде чем смогли нарасти дальше. Поэтому нет никаких третьелицых или четвертелицых, только половинки и Зеркальная знать. Нескончаемые и редкие. Богатые… и не слишком.
Эспель поглядела на пустоту в зеркале.
– Я бы могла, – задумчиво проговорила она, – если бы постаралась, я бы могла отбросить отражение. Я бы могла отдать кусочек себя, чтобы себя увидеть. Не буду врать, это заманчиво, но вызывает привыкание. Больницы в Псарне забиты увядшими мужчинами и женщинами, не сумевшими перестать любоваться собой – не хочу ступать на этот путь.
Эспель коснулась протезной щеки.
– Кроме того, я трачу практически все, что могу сэкономить, на то, чтобы оставаться добропорядочной. Не забывайте, Пэ-О – тоже отражения, а отражения не бесплатны. – Она перевела взгляд на Карино отражение и, взяв темный карандаш, покачала головой: – Странно, никогда бы не подумала… – Поймав Карин взгляд, девушка отвела глаза и глубоко покраснела.
– Никогда бы не подумала о чем? – поинтересовалась Кара.
– Ни о чем, графиня.
– О чем бы ты никогда не подумала? – настаивала Кара.
– Что вы боитесь быть замеченной, – тихо объяснила Эспель. – В смысле, вы же зеркалократка. Можете смотреть на себя, когда пожелаете. Можете создать свой образ своими глазами – быть такой, какой себя видите. – Эспель поджала простроченные губы, замечтавшись о подобной роскоши. – Чего вам бояться?
– Того, что, возможно, я и впрямь такая, какой себя вижу… – не успев подумать, ответила Кара.
Повисло долгое молчание, нарушенное протяжным низким писком, исторгнутым монитором.
– Звонят снизу, – Эспель отложила кисточку. – Вы готовы?
В качестве эксперимента Кара вытянула пальцы. Послушались. Девушка посмотрела в зеркало на свои суровые шрамы, перевернутое отражение: Парвино лицо.
– Пойдем, – кивнула она.
Электронные цифры домигали до 50, и двери лифта разъехались. Кара собралась выходить, но тут Эдвард прогремел: «Мэм?» – да так обиженно, что она остановилась.
Телохранитель мотнул головой в сторону Эспель.
– Пойди убедись, что зал для графини готов.
Та слегка напряглась, потом присела в реверансе. После протестов и смущения она облачилась в черную рубашку и брюки, найденные Карой в одной из семи похожих на пещеры гардеробных Парвы, к чему Эдвард явно отнесся с неодобрением.
Кара ждала. Лоб гиганта все морщился, пока не стал напоминать смятую горную породу, но телохранитель не проронил ни слова.
– Эдвард, – наконец, сказала она. – Меня ждут.
– Да, мэм. Извините, мэм. – Он потер виски кончикам пальцев. – Очень неловко, мэм.
Кара почувствовала, как скрутило желудок.
– Что?
– Личные дела миледи – ее собственная забота…
– Но?
– Верхолазка… учитывая ее… уровень… вы уверены, что она подходит?
Кара оглянулась через плечо, но Эспель уже скрылась за углом.
– Ее уровень? Что, теперь, чтобы стать фрейлиной, нужно быть шикарной штучкой?
– Я не о ее положении, мэм. Я о… о…
Попав в неловкую ситуацию, некоторые выкручиваются. Эдвард пошел другим путем. Он застыл. На лбу симметрично выступил пот. Он казался ледяной скульптурой, медленно тающей в огне собственного стыда.
– Вы должны понимать, графиня. Я не осуждаю ваш выбор, мне нравится Эспель…
Кара выгнула бровь:
– Кажется, я почувствовала дрожь земли под тяжестью этой лжи.
– Хорошо, – признался Эдвард. – Она мне совсем не нравится. А чего вы хотели? Я ваш телохранитель и должен быть готов засадить пару пуль в башку любого, кто приблизится к вам на двадцать футов. Моя должностная инструкция не предполагает испытывать к людям симпатию, – проговорил он с таким отвращением, с каким иные могли бы рассуждать о вивисекции. – Так что я ненавижу эту девушку чисто на профессиональной основе. Когда откроется, что вы взяли в фаворитки полулицую, ваши поклонники не станут миндальничать.
Кара почувствовала, как отвисает челюсть.
– Когда откроется, что я что? – спросила она, но Эдвард еще не договорил.
– Она будет получать гневные письма, возможно, угрозы, а если вы двое собираетесь появляться вместе на публике, то есть шанс, что какой-нибудь чокнутый фанат попытается снести ей голову, чтобы доказать свою любовь и попытаться завоевать вашу. – Он вздохнул. – Думаю, вы понимаете, почему профессиональная интуиция советует мне выбросить девчонку в ближайшее мусорное ведро. Это никак не связано с тем, насколько она уродлива…
– Она не уродлива, – отрезала Кара.
– Она чертовски симметричная.
– Как и ты, – возразила Кара.
Эдвард вздрогнул. Пальцы коснулись двух шрамов на подбородке, словно проверяя, на месте ли они. Он медленно выдохнул:
– Графиня, – проговорил он, наконец, – спите, с кем хотите, но, пожалуйста, ради меня, будьте немного поскромнее. Оставлять ее на ночь в своей квартире, наряжать в свою одежду – желтая пресса пронюхает обо всем минуты через четыре, а как только это случится, слухи не смолкнут никогда.
Кара была готова рассмеяться, открыто возразить ему, но заколебалась. Девушку осенило, что у нее нет лучшего объяснения. И она не была уверена, что таковое вообще есть.
«Ты знаменитость. Люди будут сплетничать».
И эти сплетни позволят ей держать новую фрейлину сколь угодно близко.
Она посмотрела Эдварду в глаза.
– Не знаю, нравишься ли ты мне теперь, – сдержанно проговорила она.
Он виновато пожал плечами:
– Технически, в должностной инструкции нет предписания нравиться, графиня.
