Он двигался неуклюже, подволакивая правую ногу, и отклонялся от тюремщиков, словно пытаясь отгородиться. В нескольких шагах позади возникла четвертая фигура: женщина-зеркалократка в очках в проволочной оправе, несущая под мышкой серебристый чемоданчик. Кара посмотрела на нее. Это оказалась врач из дворца. Кара перевела взгляд на стоящую рядом Эспель и поняла, что верхолазка не отводит от доктора глаз. Ее ногти так глубоко вонзились в перила, что оставили отметины.
Обвиняемый оглянулся. Ошибки быть не могло: на лице несчастного застыл неприкрытый ужас, когда его взгляд упал на доктора. Он заковылял быстрее, словно чтобы держаться впереди нее; раненая нога скребла по полу, когда он подошел к скамье подсудимых.
Доктор мягко улыбнулась ему и заняла место у стены в нескольких футах в стороне, держа серебристый чемоданчик перед собой, словно дамскую сумочку.
Открылась еще одна дверь, и в комнату прошмыгнул сухопарый законник с пачкой бумаг под мышкой. В черных развевающихся одеждах он смахивал на помесь старомодного школьного учителя с вороном-переростком. Когда он взглянул наверх, ища одобрения, стало видно, что его лицо асимметрично.
Сенатор Кейс кивнула ему начинать.
– Доброе утро, – коротко поприветствовал человек в черном переполненные галереи, прежде чем обратиться к мужчине на скамье подсудимых. – Мы собрались здесь, чтобы огласить приговор по делу Три – Двадцать три – Двадцать восемь: попытка похищения Парвы, графини Хан Далстон, в котором вы обвиняетесь по вашему собственному признанию. Пожалуйста, назовите свое имя.
Губы мужчины со спутанными волосами шевелились несколько секунд, словно он не мог вспомнить:
– Гарри Блайт, – наконец, пролепетал он.
– Мистер Блайт, сегодня утром вы подписали полное признание, данное Стеклянным Рыцарям Тринадцатого Участка. Вот текст, – прокурор похлопал сверток под мышкой, – но мне сообщили, что вы желаете повторить признание публично. Все верно?
Несмотря на жар софитов над ним, Гарри Блайт не потел. Его щеки казались тусклыми, словно кто-то намазал на них слишком много косметики. Кара вспомнила, что последний раз, когда она его видела, на лице мужчины красовались симметричные синяки, и покрепче стиснула перила. Кто-то подмарафетил его для телевидения.
– Да, – тихо ответил он.
– Время пришло, мистер Блайт.
– Я работаю в оранжереях, – хрипловато сообщил Блайт. – У моста Саутворк. Три месяца назад меня завербовал в Безликие Гаррисон Крей.
По толпе прошел ропот. Кара почувствовала, как у нее шевелятся волосы.
«Вы – цель Безликих», – говорила Эспель. Кара видела, как несколько лиц окаменели.
– Сам Крей. Правда? – Прокурор казался впечатленным. – Что самый разыскиваемый человек в Лондоне-за-Стеклом хотел от сборщика яблок с набережной?
– Он… – Гарри Блайт скрипнул зубами и сглотнул. – Он хотел, чтобы я помог ему похитить Парву Хан.
После этого признания тишина в комнате, казалось, загустела, став угрожающе плотной. Кара почувствовала, как ее пальцы впиваются в перила. Посмотрев на толпу, она увидела на их лицах отражение собственной ярости.
Законник склонился над краем скамьи подсудимых с выражением легкой заинтересованности на аскетическом лице:
– Продолжайте.
Блайт разжал губы:
– Он… у него созрел план, как до нее добраться. Она почти каждый день бегала. Телохранители оставались неподалеку, но не в поле ее зрения.
У нее была «тревожная кнопка». – Мужчина говорил нескладно, постоянно массируя пальцами точку под подбородком, словно ему было больно. – Иногда она срезала путь через теплицы, яблоневые сады. Ей нравился запах. Моей задачей было помахать ей и улыбнуться, словно я ее фанат. Я должен был добиться, чтобы она остановилась и поговорила со мной, потом просто отпустить и ждать, когда она появится в следующий раз. Она начала останавливаться все чаще и чаще. Мы все больше и больше разговаривали. К тому моменту, как я предложил ей яблоко, у нее не было оснований опасаться, что оно отравлено. Я подхватил ее, когда она упала, и отодвинул руки подальше от «тревожной кнопки».
Кара тихонько ойкнула и резко выдохнула. Сенатор Кейс положила ладонь ей на плечо, а зеркалократы, стоящие вокруг, забормотали, спрашивая, в порядке ли она, не хочет ли выйти на улицу и подышать воздухом. Кара отмахнулась от их заботы. Она задыхалась. Голову разрывали мысли о кровавом отпечатке Парвиной руки в Фростфилдском зеркале.
История Блайта с ним никак не вязалась.
«Может, и увяжется, – подумала она. – Может, есть что-то еще… что-то, что придаст всему этому смысл. – Она попыталась унять наворачивавшееся внутри тошнотворное ощущение неправильности. – Просто подожди».
Внизу прокурор поджал губы, словно позабавленный.
– Отравленное яблоко самой красивой женщине в мире? А Крей, выходит, романтик. Как же вы вытащили ее из теплицы?
– Там проходят туннели, выкопанные для новой оросительной системы. Люди Крея прорыли боковой ход к реке, и мы спрятали графиню там, пока шли поиски.
– И что вы собирались делать с графиней? – как бы невзначай, словно обсуждая планы на выходные, поинтересовался прокурор.
Гарри Блайт замешкался, а потом сказал:
– Мы хотели ее д-девизуализировать.
Потрясенный вздох всколыхнул все галереи, и он продолжил:
– Мы знали, что никогда бы не смогли продать что-либо с ее лица, но все же, это бы ударило по Лотерее. – Его голос звучал горячо, даже отчаянно. – Но она сбежала… очухалась после дозы раньше положенного, удивив нас. Она поплыла, я пустился за нею. Тогда-то нас и поймали. – В уголке его распухшего рта что-то блеснуло. Он начал пускать слюни.
Кара посмотрела на его разбитое лицо и вспомнила, как барахталась в реке, пока тощий пловец тянулся к ней. Поташнивание превратилось в полноценную тошноту. Это была не Парвина история. А ее.
– Графиня Хан сказала, что ничего не помнит об этих событиях, – мягко заметил прокурор. – Можете объяснить ее неведение?
Гарри Блайт болезненно кивнул.
– Потеря памяти – один из побочных эффектов препарата, который мы ей дали.
Наверху, на галерее, Кара привстала со своего места.
– Нет… – она вздрогнула, но на этот раз на нее никто не смотрел. Эспель попыталась усадить Кару обратно, но она ее оттолкнула. Мысли валились одна на другую. «Невозможно, – думала она. – Невозможно».
Казалось невероятным, чтобы Парвина правда так тесно сплелась с удобной ложью, к которой пришлось прибегнуть Каре.
Признание Гарри Блайта было лживым. Она снова посмотрела на его бесформенную челюсть. Кто-то разбил мужчине рот, чтобы заставить сказать эти слова.
«Суд» был постановкой.
Лица серебряных сенаторов справа от нее казались мрачновато удовлетворенными, словно Гарри Блайт только что подтвердил их худшие подозрения. Наградив Кару грустной улыбкой, сенатор Кейс погладила ее по руке. Кара покачала головой, словно отрицая, словно могла что-либо изменить. Она откашлялась, но не нашла слов.
