Кухонные столы из нержавеющей стали поблескивали зеленым в свете аварийного выхода. В отражении хромированной двери холодильника Кара заметила мышь, снующую по линолеуму в другой кухне другого города. Позади нее раздался шорох и щелчок снимаемой с контейнера крышки. Кара обернулась и увидела Эспель с надкусанным шоколадным брауни в руке.
– Перерыв на десерт? – недоверчиво поинтересовалась Кара.
Рот Эспель был полон, но выражение лица говорило само за себя – совершеннейшая оскорбленная невинность: «Что?». Девушке пришлось проживать внушительную порцию откушенного, прежде чем она смогла ответить:
– Извини, графиня, вечер выдался довольно напряженным, и у меня не хватило времени на ужин.
А когда я голодна, то принимаю неправильные решения.
– В самом деле? Я бы так не сказала, – прошипела Кара. – Мне кажется, сейчас не время и не место для ночного перекуса…
Эспель отломила часть от своего куска.
– Готова поспорить, это заставит тебя передумать, – заверила она.
Кара заколебалась. Всего на секунду какая-то часть ее, укоренившаяся глубоко внутри, восстала при мысли о кексе, даже слегка запаниковала, но Эспель улыбалась, предлагая его, и запрет растворился в легкой беззаботной дрожи.
Кара вгрызлась в липкий шоколадный десерт. Украденный во время полуночного побега брауни, приправленный легкой нервозностью, оказался самой вкусной вещью в мире.
– Хорошо, – проговорила она после второго укуса. – Правда, слишком много какао…
Эспель улыбнулась:
– Как-нибудь испеку тебе повкуснее. Полегчало?
Еще один кусок, один глоток воздуха, и Кара поборола нервозность.
– Полегчало, – призналась она. – А ты? Что там с принятием решений?
– Я перекусываю брауни на дворцовой кухне, собираясь отвести Лицо Стеклянной Лотереи к повстанцам, приказавшим мне ее убить?
– Ага!
– Тогда придется признать, что все еще не очень.
Они проглотили остатки десерта, жадно облизав пальцы.
– У тебя шоколад на губах, – заметила Эспель.
– У тебя тоже. Ладно. Пойдем к твоим дружкам-террористам.
Мусоропровод оказался именно таким «уютным», как и было обещано. Когда Эспель оттащила крышку люка в сторону, подруг обдало кислой духотой. Они вместе заглянули в зияющий провал: вонь гнилых овощей, смоченных кислым молоком, напомнила Каре о Гаттерглассе, аватаре мусорного духа, и о Бет, отчего ее грудь вдруг так напряглась, что она судорожно вдохнула и закашлялась.
Глубоко под ними шахта отозвалась глухим эхом далекого треска.
Кара посмотрела на Эспель:
– Что это было?
– Понятия не имею… может, мусоросжигатель?
– Мусоросжигатель?
– Ага, в пол шахты вделан люк, который используют, когда хотят сжечь мусор, а не просто отправить его на свалку… и не надо на меня так смотреть, – беззаботно добавила верхолазка. – Его открывают только когда выбрасывают тонны бумаги, картона или чего-то вроде того, иначе здесь все провоняет.
– И ты готова поставить на это свою жизнь?
Эспель посмотрела на нее долгим взглядом:
– Что я сегодня такого сделала, чтобы ты думала, будто я цепляюсь за свою жизнь?
С этими обнадеживающими словами она вспрыгнула на мусоропровод и, свесив ноги в пустоту, исчезла в темноте. Вдохнув, перед тем как нырять в вонь, Кара уселась на край мусоропровода.
Где-то вдалеке снова затрещал воздух, и девушка бросила встревоженный взгляд в шахту. «Что ж, – подумала она, – или вниз, или обратно в кровать».
Она оттолкнулась и полетела вниз.
Пару ударов сердца спустя Кара приземлилась на кучу тонких, мягких мусорных мешков. Она откинулась на спину, позволяя ночному холодному воздуху омыть себя, но Эспель не позволила ей прохлаждаться.
– Давай, пора выдвигаться. – Она легко уселась на край бадьи, взволнованно вглядываясь в устье переулка, где они приземлились. – Я постараюсь держаться окольной дороги, где смогу, но нам еще предстоит покрыть около трех миль открытых улиц, прежде чем доберемся до Псарни.
– Псарни?
– Да, графиня. – Эспель взглянула на нее, засучив рукава на жилистых руках. – Ты же не думаешь, что Совет Безликих отсиживается в шикарном Тауэр-Хамлетсе? Этой ночью мы держим путь в настоящие трущобы. Я отведу тебя в Кенсингтон.
Глава 23
Они мчались в ночи мимо странных построек. Эспель взяла изматывающий темп, но Кара обнаружила, что может его поддерживать. Девушка наслаждалась жаром в груди, возможностью подстегивать тело. Когда они пересекали реку, Кара заглянула через край Лондонского моста. Даже в тусклом свете фонарей было видно, что вода кроваво-красная от взвешенной кирпичной пыли. Девушка вдруг заколебалась: на мгновение ей показалось, что из воды ей подмигнул глаз.
– Хватит таращиться! – Эспель потянула ее за руку, но Кара засопротивлялась, по-прежнему глядя туда, где заметила глаз. Эспель указала вверх по реке, где под Саутваркским мостом медленно тащилась баржа. По палубе сновали темные фигуры, останавливаясь, чтобы перегнуться через борт. – Тебя узнают.
– Они далеко, – возразила Кара.
– Это лицеловы, – пояснила Эспель, – промышляющие дешевыми сокровищами. Как думаешь, какое нужно зрение, чтобы заметить плавающую в реке ресничку? А если учесть, что они занимаются этим по ночам? Если они посмотрят наверх, то увидят тебя и разболтают всем своим друзьям, после чего нам придется пробираться к Безликим через полчища восторженных фанатов. Так что двигай.
Где могли, они держались узких пустынных переулков, из-за чего пришлось петлять по всей зазеркальной Квадратной Миле
[9]. До́ма на этом месте находился финансовый центр города. Здесь же рестораны и сверхмодные бары соседствовали с пестрыми скальпельными, осаждаемыми детьми в спальных мешках. Кара вздрогнула, увидев их, слишком взволнованных, чтобы спать, болтающих и растирающих руки от холода.
Они бежали по набережной, решетчатая изнанка моста Блэкфрайерс мелькала у них над головами. На другом берегу реки светился рекламный щит Лотереи: зеркальная сестра Кары купала Лондон-за-Стеклом в своей улыбке двадцать четыре часа в сутки. Как и в ее родном городе, витые арки и опоры старого разрушенного железнодорожного моста стояли поодаль от воды, словно окаменевшие останки морского чудовища.
Они бежали, пока Карины ноги не заныли, и девушка не почувствовала слабые электрические удары, скачущие по предплечьям. Похожие ощущения она испытывала, когда их перекачивала. Потом они побежали снова.
Стекло и сталь сменились бетоном, а потом старыми краснокирпичными жилыми улицами. Граффити петляли и завивались по стенам, отслаивающиеся плакаты зазывали на рок-концерты, на порожках громоздился мусор. Постройки становились все страннее и искаженнее, на крышах и фронтонах запеклась выпавшая дождем кирпичная кладка. Им пришлось перепрыгивать через потеки застывшего раствора, выпиравшие на улицу.
