Верхолазка прыгнула с последних шести футов и приземлилась на корточки. Когда она выпрямилась, улыбка улетучилась с ее симметричного лица, от гнева сделавшегося темным, словно синяк.
– Что там стряслось? – не в силах удержаться, спросила Кара. – Что она продала?
– Бровь.
– Серьезно? – от удивления Кара чуть не рассмеялась, но сумела сдержаться. – Всего-то? Из-за какой-то брови она собралась… это натолкнуло ее на мысль о?.. – Она смерила взглядом щемяще пустое расстояние до крыши.
Эспель повернулась к Каре, и выражение ее лица стало жестче, чем когда она сжимала в руке нож.
– Ах, ты не считаешь, что этого достаточно? – прошипела она. – Должно быть, обладая всеми этими идеальными маленькими шрамиками, тяжело понять, что все, что у этой девушки было, – ее половина лица. Ей нужен каждый его кусочек. Ладно, она никогда бы не стала красавицей, однако она была нормальной. – Эспель медленно покачала головой. – Но не теперь. Теперь она страшненькая… вот что скажут гиены, которых она называла подругами. Она пала ниже их, а они больше не захотят с нею знаться. Ей достанутся слухи, ворчливые замечания и трусливые анонимные сообщения в Сети. – Губы Эспель брезгливо скривились. – Система в действии.
Кара моргнула.
– Я… я не понимаю, – призналась она.
Эспель посмотрела на нее чуть ли не с жалостью:
– Как ты думаешь, графиня, почему прикрывать лицо считается незаконным? – поинтересовалась она. – Они хотят, чтобы мы смотрели друг на друга, постоянно оценивали друг друга, ранжировали друг друга.
И мы все это делаем. – Блондинка пожала плечами, зло и беспомощно. – Полулицые не могут позволить себе отражения. Мы не можем видеть себя, как зеркалократы. Мы должны полагаться на глаза других людей, чтобы они сказали нам, чего мы сто́им. Они превратили каждую пару глаз в городе в свое оружие. Представь, что все эти глаза говорят сейчас бедной девушке. – Эспель мотнула головой в сторону крыши. – Что она ущербная, – выплюнула верхолазка. – Неполноценная. Представляю, как она будет чувствовать себя, каждый раз, видя рекламный щит с тобой, напоминающий, чего ей не хватает. Как ты думаешь, почему мы так ненавидим Лотерею? Каждый отпечатанный билет – это капитуляция: один из нас поднимает руки и говорит: «Я недостаточно хорош. Я уродлив и никчемен». – Ее голубые глаза жестко мерцали в ночи. – По сравнению с людьми вроде тебя.
«Люди вроде тебя». Кара отшатнулась от трех этих слов, как и всегда. Гнев обмотался вокруг ее горла, словно проволока. Ей хотелось протестовать, сказать: «Конечно, я знаю». Она горела желанием рассказать о шрамах, операциях и маскировочном макияже.
Вместо этого она проговорила:
– В Старом Городе, откуда я пришла, все иначе. Симметрия считается красивой.
– Слыхала, – буркнула Эспель. – И что?
– А то, что красота условна. Как придумают люди.
Эспель, ничуть не впечатлившись, фыркнула:
– То, что кто-то что-то придумал, не делает это ненастоящим.
– Знаю, – кивнула Кара. – Но то, что это истинно сейчас, не значит, что так будет всегда.
Мгновение Эспель пристально глядела на Кару, потом на ее губах заиграла усмешка. Она сняла с плеча сумку и дернула «молнию». Внутри оказались две черные толстовки и черные же хлопковые банданы.
Чуть покачнувшись, Кара вспомнила видео, которое показала ей Маргарет Кейс: две фигуры в капюшонах и вопящий бледный безлицый между ними. Бисеринки пота выступили между платком и головой.
– Осторожнее, графиня. Будешь продолжать в том же духе – запишут в революционерки.
Глава 24
Пробираясь в глубь отраженного города, они оставили дороги позади. Вокруг поднимались зазубренные каньоны пролившихся дождем кирпичей в десятки футов высотой. Девушки протискивались через узкие расселины и ползли по-пластунски по крошечным трещинам в кажущиеся тупики. Здесь не наблюдалось ни стекла, ни стали: в Лондоне не существовало аналога этому месту. Оно было только здесь.
Стены вокруг сжимались плотнее и поднимались выше, затмевая все, кроме узкой полоски неба, даже самые высокие ориентиры. Они изгибались над головой в почти органические кривые, словно пальцы одной руки, переплетающиеся с пальцами другой. Кладка выглядела грубой, но, как и в случае с заграждениями, явно рукотворной.
По шее Кары пробежала дрожь понимания. «Это лабиринт», – подумала она.
В сердце района трущоб, спрятанных в беспорядке полнейшего небрежения, верхолазы Псарни вырезали цитадель.
Кара задрала голову. По стенам над ними двигались темные очертания. Фигуры в капюшонах с легкостью пробирались по кирпичам, иногда вырисовываясь на фоне унылого блеска городского неба. Было слишком темно, чтобы разглядеть их глаза, но Кара чувствовала на себе обвиняющие взгляды.
Оглянувшись на них, Эспель кивнула, но ничего не сказала. Фигуры следили за ними во тьме, как слишком густые тени.
Эспель петляла. Она все поворачивала, и поворачивала, и поворачивала, пока, наконец, не остановилась в пустынном переулке. Блондинка робко выдохнула, а Кара услышала, как у них за спиной в переулок устремились люди. Хруст ботинок по гравию напоминал треск ломаемых костей.
– Эспель? – неуверенно окликнула Кара.
– Не сопротивляйся, Парва, – ответила Эспель, по-прежнему глядя в стену. – Так надо.
Жадные руки дотянулись до Кары сзади, вцепившись в запястья, и девушка вскрикнула, когда ее руки заломили за поясницу и связали скользкой веревкой. На лицо, закрывая мир, набросили попахивающую кислятиной ткань. Руки схватили ее под локти и под колени. Пульс затрепетал, когда девушку подняли в воздух.
«Контроль, Кара, – яростно подумала она. – Не теряй контроль».
Через ткань она услышала голос Эспель, твердо отдающий команду:
– Несите ее.
Люди, держащие Кару, побежали. Девушка не имела понятия, долго ли ее несли, но акробатические номера желудочного сока говорили о том, что резких поворотов было предостаточно. Ее захлестнула паника от беспомощности и множества рук, сковывающих движения.
Закрыв глаза – избыточный жест под капюшоном, – она сказала себе: «Это твой выбор, Кара. Они несут тебя туда, куда ты хочешь. Как на машине – никакой разницы…
Это все ты».
Наконец, тряска прекратилась, и Кару бесцеремонно свалили на пахнущую пылью землю. С нее стянули капюшон, и девушка заморгала, прочищая глаза. По телу пробежала знакомая дрожь: они пришли к Полю Сноса.
Несколько домов снесли, оставив большой двор, со всех сторон окруженный лабиринтом. Из земли, словно огрызки сгоревших посевов, торчал фундамент, и Кара попала в ловушку памяти: визг машин, кирпичные тела, разорванные челюстями экскаваторов. Веревки обвивали ее запястья, словно живые.
