– В чем проблема? – прошипела Кара. – Почему так важно, чтобы их никто не увидел?
– Папа?
Когда из вагона раздался высокий испуганный голос, мужчина в коричневом костюме оглянулся, открыв левую сторону головы. Точно посередине лица, где у Эспель шел шов, его черты просто заканчивались. За правой ноздрей нос резко переходил в словно бы отрезанное бритвой тесто, там же обрывался и рот.
Левая сторона лица мужчины оказалась бледнее, чем у манекена в витрине магазина: грубый полуовал кожи под мокрыми от пота волосами. Рыцари оттеснили его, не трогая, взяв в кольцо стволами автоматов, словно боялись, что он сорвется и на кого-нибудь нападет.
Пальцы Эспель дрожали у губ. Нахмурившись, Кара осторожно отвела их и, взглянув на свою спутницу, спросила:
– Что?
Эспель не ответила. Она пристально таращилась в пол.
– Что такое? – прошептала Кара. – Почему они так грубы с ними?
– Они уродливые. – Подбородок Эспель выпятился так, словно она боролась с каким-то мятежным инстинктом. – Такие пустые… откровенно неполно-ценные.
Кара вспомнила, что даже Безликие отвернулись, когда Крей открыл зияющую пустоту своего лица. Они находили это отсутствие, этот недостаток черт таким безобразным. Рыцари же даже не пытались изображать самообладание, свойственное членам мятежной группировки. Девушка видела страх перед новыми иммигрантами в их позах, слышала его в скупых приказах.
Под пристальными взглядами Рыцарей из вагона вышли и другие пассажиры: немолодая женщина с обесцвеченными волосами и в крошечной юбке, парнишка в мешковатом спортивном костюме и бейсболке, ребенок помладше в школьной форме – мужчина в твидовом костюме отбежал назад и обнял его, – женщина в деловом костюме и прочие – в общей сложности около пары дюжин. Все их лица обрывались на полпути. Они озирались, разинув половинчатые рты, пока Рыцари гнали их к контрольно-пропускному пункту. У женщины с обесцвеченными волосами оказалась пудреница, и ее единственный глаз отчаянно пялился в нее, тщетно пытаясь найти отражение.
Первый иммигрант уже достиг контрольно-пропускного пункта, и Кара увидела, как он в замешательстве затряс головой, умоляюще подняв руки. За оргстеклом пограничный чиновник пристально глядел за его плечо, записывая сведения, а потом коротко кивнул. Рыцарь махнул оружием, указывая мужчине на одну из раскладушек, и тот рухнул на холст, позволив закрепить свои конечности кожаными ремнями.
Паучок тревоги пробежал по Кариной спине.
– Эспель, что они делают?
Верхолазка поглядела на нее, и Кара увидела, как в бледных глазах блондинки борются вина, облегчение и ужас.
– Подчиняются закону, – прошептала она. Ее пальцы рассеянно щупали искусственную правую сторону лица. Ее Пэ-О.
В Кариной голове вспыхнуло непрошенное воспоминание: пьяная Эспель, сидящая в ее позаимствованных дворцовых покоях. «Мой Пэ-О, может быть, и не очень, но он делает свое дело: благодаря ему я легальна». Кара вдруг поняла, для чего здесь врачи.
«Пластика, – услышала она звон в голове, – косметика, торжество эстетики…»
Присев рядом с раскладушкой, молодой доктор натянул хирургические перчатки резким четким движением человека, не позволяющего себе испытывать чувства. Глаз лежавшего на раскладушке мужчины в коричневом костюме судорожно метался от лица доктора к его рукам, когда тот выбил пузырьки воздуха из иглы и завел ее за ухо пациента. Мышцы на полулице мужчины тут же сковало параличом, глаз закатился, вперившись в половинчатый нос. Когда доктор сдвинулся, чтобы покопаться в аптечке, Кара увидела на нижней губе мужчины в коричневом костюме проблески слюны.
– Папа! – закричал мальчик в школьной форме. Страх прозвучал странно полым, вылетев из половинчатого рта. Он бросился вперед, но затянутая в черную броню рука поймала его за талию.
Вытащив из аптечки что-то плоское, доктор содрал пластиковую упаковку. Высунувшись, чтобы рассмотреть получше, Кара почувствовала, как от ужаса сжимается сердце.
Полуовал, сделанный из какой-то ткани; эластичный, словно тонкая резина, но слабо сияющий, как потускневшая сталь. Металл чиркнул по бетону, и Кара подскочила, чуть не выругавшись. Мужчина на раскладушке забился, его конечности задергались, а вот лицо осталось невыразительным. Ему удалось лишь на дюйм сдвинуть кровать. Доктор махнул рукой, и двое Рыцарей снова пригвоздили пациента к раскладушке. Кара услышала низкий булькающий звук – у крика ужаса, зажатого в груди, не было губ, способных придать ему форму, но мужчина не мог отвернуться, не мог даже отвести глаз, чтобы не смотреть, как врач плотно прижимает серебристую полумаску к правой части его лица.
Хирург вытащил из кармана странный инструмент и стремительно прошелся им по центру лица пациента. Воздух огласили резкие щелчки, и когда доктор отодвинулся, Кара увидела аккуратные металлические стежки, делящие мужчину пополам от линии волос до подбородка, соединяя металлическую маску с кожей.
А потом металл на лице мужчины задвигался. По его поверхности пробежала рябь, словно ветерок над прудом. Металл растянулся и искривился, приобретая новый рельеф, сжимаясь и стягиваясь в некоторых местах и провисая и утолщаясь в других. Он выпятился на переносице мужчины и вскрылся, словно рубец, продолжая линию рта. На месте глазной впадины провалилась воронка.
Цвет проступил, только когда сформировались очертания: он клубился, словно чернила в воде, завихряясь, пока не осел, и мужчина на раскладушке не стал совершенно, безупречно симметричным. Новый глаз моргнул и заворочался в новой глазнице, а потом яростно уставился через границу из стальных стежков на своего соперника. Левая рука мужчины, удерживаемая кожаной манжетой, сжалась в кулак.
– Давай! – рявкнул хирург. Один из прислуживающих Рыцарей схватил пациента за голову и грубо повернул ее в сторону. Доктор всадил еще один шприц за левое ухо. На мгновение Кара увидела, как глаз Пэ-О расширился от негодования и боли, как в нем разгорелась паника, попытка удержать только-только обретенное сознание, но потом веко скользнуло на него, словно неизбежный закат. Мужчина на раскладушке моргнул и вздрогнул, его глаза снова открылись, теперь двигаясь синхронно. Держащие пациента охранники заметно расслабились и принялись развязывать путы. Врач осторожно промокнул сшитый лоб носовым платком.
Но Кара могла думать только о втором злобном разуме, о миге его бодрствования и свирепой ненависти во взгляде. На ум пришли нежданные образы: злобные завитки, колючки, плотоядно поблескивающие, словно стальные шипы, хлещущие по лицу, чужеродные хищные мысли, просачивающиеся в голову. И почему-то в тот миг блестящий металл проволоки стал также и металлом стежков – тех, что шли посередине лица новоприбывшего мужчины, Эспель и Гарри Блайта на полу зала суда, слабо брыкавшегося, удушаемого сознанием паразита.
Паразит.
– Папа! – в голосе мальчика прозвучало такое облегчение, когда он увидел, что отец встает. Врач посмотрел на него, пожал плечами и кивнул Рыцарю, позволившему мальчику подбежать к раскладушке. Доктор уже вытащил из аптечки еще одну полумаску.
