– Ты сможешь с ним управиться? – спросила Кара.
Верхолазка нерешительно кивнула, потом – с большей уверенностью.
– Каждую Ночь Розыгрыша по телеку показывают весь процесс крупным планом… я смотрела, как это делается, каждый год.
Предвкушение казалось тонкой корочкой льда под кожей.
– Тогда мы знаем, как найти ее, – проговорила Кара. – Девушку, с которой я делю одно лицо.
Глава 29
Усилия Бет оставаться незаметной сводили на нет кошки.
Прыгая через садовые ограды и высовываясь из-за мусорных баков, они принялись преследовать ее сразу после того, как девушка миновала станцию метро «Финсбери Парк». Насколько Бет могла судить, это были обыкновенные лондонские беспризорники: не Флотилия или Вандл, или другой член кошачьего почетного караула Матери Улиц. Однако они тащились по ее следу, словно Гамельнская процессия – единой шеренгой с изящно задранными хвостами. К тому времени, как Бет прошла Турецкую пекарню на Грин-лайн и срезала через Бизнес-парк, она уже не видела конца процессии.
К счастью, стояла ночь, и по улице бродила лишь горстка людей, большинство из которых были пьяны и одеты в футболки, и потому, скорее всего, приняли бы ее кошачью свиту за галлюцинацию, вызванную алкоголем или переохлаждением или всем сразу. Некоторые все же пялились и тыкали пальцами, но Бет натянула капюшон, опустила голову и не останавливалась. Изолированный кабель волос скользил по затылку.
Бет по-прежнему сжимала в кулаке фото, обнаруженное у Синода. Девушка не знала, зачем забрала его из их хранилищ – в напоминании она не нуждалась, изображение было выжжено в памяти.
«Кара, – повторяла она снова и снова, заполняя пространство между другими мыслями. – Кара».
Бет слышала разговоры, но поняла, что уже близко, только когда заметила, что подворотня, по которой она шла, освещена лучше соседних. На здешних тротуарах уличные фонари торчали гуще; цемент в основании многих оказался свежим. Заглянув в плафоны, Бет увидела посреди оранжевого свечения колебания света и тени, которые могли бы быть пальцами.
Улыбнувшись, девушка поспешила дальше, и кошачья свита беззвучно двинулась следом. Вскоре они начали проходить статуи, нелепо стоящие за газетными киосками или рядом с обклеенными листовками телефонными будками. Все они смотрели в одну сторону – туда же, куда и она.
Рядом с железной дорогой возвышалась приземистая бетонная башня. Архитектура была грубой, бесчеловечная дешевизна заменяла в ней вкус, но две детали отличали строение от других многоэтажек, возвышающихся на горизонте. Во-первых, все окна башни были темными, а во-вторых, прилегающий к ней бетонный дворик загромождали каменные тела. Армия взяла башню в кольцо.
Сменивший направление ветер донес до Бет кисловатую мусорную вонь. Гаттергласс находился в осаде. Подняв копье в одной руке и сжав фотографию Кары в другой, Бет бросилась бежать. Испуганные и гневные крики поплыли за нею по дворику. Некоторые из каменных тел метнулись к девушке, но никто из них не мог к ней прикоснуться. Ее босые ноги шлепали по бетону все быстрее, по мере того, как она втягивала в себя естество Лондона. Священные токсины Синода продолжали действовать на нее: Бет чувствовала, как ее физиология меняется с каждой секундой.
Тротуарный Монах, заключенный в рябую железную карающую кожу, кинулся к одному из окон на первом этаже башни. Стекло разлетелось – наружу вырвался исполинский кулак из ржавого радиатора. Приняв удар грудью, металлическая статуя на миг замерла. Лязг, с которым она упала на бетонную мостовую, разнесся над городом. Кулак втянулся обратно в башню.
Бет изменила траекторию, припустив к выбитому окну. «Остается надеяться, что я покрепче Тротуарного Монаха, – подумала она. – Или что Гласс рад меня видеть…»
Учитывая то, как она рассталась с бывшим сенешалем Матери Улиц, надеяться на второе не приходилось.
Она прыгнула, точно циркачка вплывая в окно, и приземлилась, ударившись гораздо слабее, чем ожидала – пол, испуская густую вонь разложения, сдвигался и сплющивался под нею.
Бет поднялась на ноги. Комната оказалась по пояс завалена мусором: апельсиновые корки, кусочки белого пластика, разломанная мебель, печатные платы, кипы трухлявой бумаги, обувь, сгнившая до подошвы. Бет присела, приподняв копье и ожидая нападения: любая из этих мусорных дюн могла скрывать клинок из сломанной двери автомобиля или пересобрать себя в лицо с глазами – яичными скорлупками, плюющееся ржавыми гвоздями с пулеметной скоростью.
Минуты шли, а нападения все не было. Мусорное море оставалось неподвижным. Порывисто вдохнув, Бет двинулась к двери.
Коридор так же оказался завален мусором. Бет не смогла заставить себя идти по нему – пришлось перелезать. Она болезненно осознавала, что слабеет с каждой секундой без соприкосновения с каменной кладкой, но имя Кары продолжало вертеться в памяти, подгоняя ее вперед. Подойдя к пожарной лестнице, она, словно альпинист, принялась взбираться по покрывающей ее мусорной горке.
Бет поразилась: она слышала, что Гаттергласс, осажденный со всех сторон, нашел мусорную цитадель к северу от Юстона слишком обширной, чтобы держать оборону, и перебрался на юг, к городскому центру, но не думала, что мусорный дух перетащит с собой весь мусор. Бет догадалась: для Гласса это было сродни переезду из величественного дома аристократов, пытающихся расставить всю фамильную мебель в панельной двушке.
Она поднималась этаж за этажом, дотягиваясь до бетона кончиками пальцев сквозь беспорядочную мешанину гниющего мяса, раздавленных лампочек и Темза знает чего еще. Вытянутыми пальцами девушка почувствовала расплывчатый проблеск разума: Гаттергласс явно был здесь… и столь же явно не спешил появляться. Очевидным было и кое-что еще: старый дух знал, что она пришла.
Бет продолжила взбираться.
Верхний этаж не так сильно утопал в мусоре, и девушка смогла распрямиться. Широкие окна выходили на тысячи тысяч мерцающих искр городской ночи.
Взгромоздившись на ободранный корпус старой стиральной машинки, положив подбородок на колени, – очевидно, любуясь видом, – сидела фигура, закутавшаяся в черный пластик. Бет услышала писк и возню крыс.
– Вот радостей моих родник, принесший столько горя, – пронзительный и певучий голос, производимый легкими из бутылки от средства для мытья посуды и голосовыми связками из резинок, противоречил мощи его владельца. – А знают, что он сотворит, лишь улицы и море… Ну, – голос засочился иронией, – возможно, улицы, море и порой предупредительный мусорный дух…
Гаттергласс повернулся и уставился на Бет глазами – яичными скорлупками, впрессованными в практически безликую голову из папье-маше. Пальцы из пустых зажигалок подняли флакон с прозрачной жидкостью.
– Не это ли ищешь? Не стоит изображать удивление, миледи. Голуби Синода, может, и пропитались химикатами, но остаются голубями. – Сенешаль кивнул в сторону крыши, где слышалось воркование. – И все еще говорят. В отличие от некоторых. – В тоне мусорного духа послышалась горькая ирония. – Я тебя ждал.
