Кара едва чувствовала ноги. Попробовав идти, она чуть не упала. Корбин прекратил закатывать труп, чтобы поддержать ее, но она зашипела, словно кошка, полоснув его ногтями по лицу. На каждой щеке мужчины появились три ярко-красные царапины. Он отпрянул, пялясь на нее.
Окинув взглядом обоих, Кейс раздраженно фыркнула и чинно удалилась.
– Удивлена, что у вас кишка не тонка делать это самой! – крикнула она ей вслед.
– Считаешь, дело в кишках? Как думаешь, скольким людям я могу позволить об этом узнать? – Кейс в отчаянии поглядела на нее, отшвыривая с дороги бутылки дорогими туфлями. – Какой бардак, – пробормотала сенатор, поглядев через плечо. – Ты идешь или нет?
Кара не двигалась.
– Ты что, собираешься просто стоять? Долго? Отсюда только один выход, Парва, и когда я уйду, лифт уедет со мной. К тому же, – голос Кейс ожесточился, – она хочет с тобой встретиться.
Она. И Кара снова это почувствовала: давление страшного любопытства. Девушка нехотя подошла к Кейс, и, вдвоем покинув островок света около стола, они вышли в зал.
Кара не могла сказать, насколько большим был зал. От стен не отскакивало эхо. Потолок мог оказаться в десяти или ста футах над головой. Пространство казалось бесконечным морем бутылок.
– Они ведь пришли за мной? – тихо проговорила она. – Я была единственным человеком, защищать которого Рыцари прискакали прошлой ночью.
– И убили двенадцать наших союзников, – на этом слове голос Кейс слегка дрогнул. – Мне пришлось порядком попотеть, объясняясь. Я боялась, она не станет слушать, но, к счастью, ее глиняный выводок не вызывает у нее особых сантиментов. Мне дали еще один шанс присмотреть за тобой.
«Присмотреть за тобой». Кара почувствовала другой, более холодный смысл фразы. Понемногу она начала различать очень тихие городские звуки: рычание двигателей и бульканье стоков, гудение транспорта, даже то, что могло оказаться музыкой. Возможно, тот же акустический обман, что позволил выстрелам донестись эхом до кухни, нес к ней звуки Лондона-за-Стеклом. В простирающейся впереди темноте девушка заметила две вспышки зеленого света.
– Не могу поверить, что ты настолько глупа, – огрызнулась Кейс себе под нос. – Я же говорила… говорила же: мы не можем позволить тебе снова сбежать. Я дала тебе шанс быть ею. Ты могла бы быть счастлива.
«…шанс быть ею».
– Вы знали, – поразилась Кара, почувствовав себя нездоровой и тяжелой, словно проглотила жидкий свинец, и он осел у нее в животе. – Все это время вы знали, кто я.
– Конечно, знала. – Казалось, сенатор поразилась Кариному удивлению. – Я понятия не имела, как это тебе удалось, но знала… конечно, знала. Кем еще ты могла быть? Я горевала, когда похитили твою зеркальную сестру. Я сделала для нее все, что могла.
Кара подумала о разнице между Парвой из кенсингтонской школы, живущей с набором фальшивых воспоминаний, и мальчиком, закатанным в брезент.
– Так вот что значит «заручиться вашей поддержкой»! – огрызнулась девушка, но Кейс, похоже, не уловила сарказма.
– Я знала, кто ты, едва ты ступила в мой сад, – сказала она. – Но твое лицо казалось столь же совершенным, как и ее, и я подумала, – да и как было не подумать? – что Зеркало вернуло мне ее. Ты казалась довольной, играя роль своей сестры, и я была довольна, позволяя тебе это. У нас появился шанс… сделать это правдой. – Кейс облизала губы. – Конечно, она тебя хотела. Ей было очень любопытно узнать, как ты умудрилась сюда попасть. Но я заключила сделку: я… я торговалась с нею. Я сказала ей, что, если она даст мне немного времени, я смогу без насилия вытянуть из тебя эту тайну, – в ее словах слышалась нешуточная гордость. – Все было под контролем.
– Контроль.
Кара замерла. Голос – нечеловеческий – раздался из темноты перед ними.
Он состоял из обрывков шума машин, плеска воды, журчания стоков, отдаленной музыки, приносимых волнами, что заполнили невидимый простор зала и отдавались эхом глубоко в ее голове, ближе и задушевнее, чем звуки, слагающие его. Кара лишь раз в жизни слышала такой голос.
Ее губы беззвучно произнесли: «Я буду».
На полу хрустнуло стекло. Зеленые огни зашевелились и приблизились, расположенные так, как могли бы находиться глаза.
– Контроль, – проговорил городской голос. – Таков был уговор, Маргарет.
Глаза-огоньки приблизились, открывая все лицо.
Женщина оказалась старухой с растрескавшейся кожей, складывающейся из переплетенной брусчатки. Складки вокруг ее рта состояли из рядов террасных домов. Дорожная разметка подчеркивала глаза и скулы, словно макияж. Радужки светились люминесцентными зелеными огнями фар. Юбки терялись во тьме, но шуршали, словно устье Темзы в прилив. А потом, спустя долю секунды после того, как увидела, Кара ее почувствовала.
Она резко вдохнула, когда это лицо метнулось наружу, чтобы поглотить ее. Масштаб и расстояние растворились: дороги, что покрывали морщинами замысловатое лицо женщины, оказались достаточно длинными, чтобы пройти ими; крыши – достаточно широкими и прочными, чтобы укрыть ее. Кара погрузилась в это присутствие и окружилась им: ощущением места, такого первоначального и чистого, словно влюбленность. Она стояла в городском лабиринте старушечьего лица, чувствуя тепло фонаря на щеках…
…а потом все закончилось, и она снова оказалась перед дряхлой женщиной с растрескавшейся кожей, в комнате, полной смерти и стекла.
Мать Улиц улыбнулась неровными рядами церковных шпилей.
– Если не можешь контролировать ее, – голос раздавался, хотя губы не двигались, – значит, не можешь и удержать.
Кейс не смотрела на старуху, протягивая бутылку с дистиллированной памятью. Мать Улиц жадно схватила ее, и Кару передернуло от вида ее пальцев: внутри них проступали скелетные очертания кранов.
Богиня города хлебнула серебристой жидкости из бутылки и, осушив ее, ненадолго блаженно закрыла глаза. Кейс с Карой погрузились во тьму, рассеявшуюся, когда в окнах на лице города зажглись огни.
– Пожалуйста, – Кара узнала выражение Кейс, когда та заговорила с Богиней: тот же самый взгляд, что она видела в зеркале каждый день, закрашивая шрамы: взгляд человека, привязанного к тому, что он ненавидит. Город Кейс состоял из бетона, стекла и кирпича – все, что она любила, лежало в ладони этой кранокостной руки, – и Мать Улиц могла повернуть это против нее одной лишь мыслью.
– Пожалуйста! – взмолилась Кейс. – Еще немного времени.
– Время, – эхом повторила Мать Улиц, обратив зеленую волну взгляда на Кару. – Я помню. В потопе и неразберихе новых воспоминаний, я помню. Помню, что верила в тебя, когда меня забрали. Когда серые люди тащили меня сквозь пол, и в рот набилась земля, а я почему-то все еще дышала. Когда я была так напугана и верила: ты придешь за мной.
