Голос изменился, стал знакомым; не тоном, но ритмом и интонацией. Кара напряглась, превозмогая тошноту, поняв, что Богиня говорила воспоминаниями Парвы.
– Даже когда меня заставили выпить то, что было, как я полагала, ядом. Даже веря, что умру. Даже зная, что это невозможно, я до конца верила, что ты придешь. – В голосе прозвучала восторженная нотка, когда она закончила. – И ты пришла.
А затем разум Парвы внезапно пропал.
– Маргарет, времени больше нет. Я помню ее. Помню, как была ею, и как была той, кто знал ее лучше, чем кто-либо в этом мире. Я помню, как смотрела на нее сквозь зеркало из этой тюрьмы. Она не хочет твоей Лотереи. Не хочет твоей славы. У нее есть то, зачем она пришла, и больше нет причины оставаться.
На лице Богини отразилась отчаянная потребность. Уличные фонари горели в трещинах щек, освещая ее, словно тыква-светильник на Хэллоуин.
– Я не рискну позволить ей ускользнуть. Она уйдет, и я упущу свой шанс. Я должна заполучить ее секрет. Должна. Должна. – Слова прозвучали нетерпеливым визгом колес по дороге где-то внутри нее. – Я должна узнать, как ты попала сюда. Я должна узнать… приведет ли этот путь назад, к моему ребенку?
«К моему ребенку». Карино сердце екнуло, когда внезапно всё – бутылки, нападения Каменников, похищение иммигрантов, – наконец, обрело смысл.
Вспомнились елейные слова Джонни Нафты:
«У тебя нет ничего сстоль же сильного, как воссспоминания родителей о тех, кого они родили. Они – исссточники надежды и навязчивых идей даже разумнейших из людей».
Насколько же сильнее может оказаться одержимость Богини? Богини, чье имя означает «мать», которая попалась между двумя зеркалами, а, очнувшись, обнаружила себя в другом мире, отрезанной от любимого ребенка… Ребенка, который стал ее домом и самой сутью. Сколько ей потребовалось времени, чтобы понять, что случилось? Что место, которое она так лелеяла, находилось где-то, где она никогда не была, где-то, куда она не могла вернуться. Что ее воспоминания об этом месте принадлежали другому. На что бы она пошла, чтобы сохранить эти воспоминания?
Кара почувствовала острую боль, словно от сломанного ребра. Посмотрела на разбитые бутылки – доказательства ностальгического пристрастия Богини.
– Как давно? – выдохнула она. – Как давно вы попались между двумя зеркалами?
Дороги, составляющие губы Матери Улиц, свернулись, словно от презрения, но она не ответила.
– Где проход? – требовательно поинтересовалась она городским голосом. – Где трещина, пролегающая между городами? Я этого не помню, значит, твоя сестра не знала. Скажи, как мне снова вернуться домой?
У Кары пересохло во рту. Подумав о Парве, она стиснула зубы, а потом ответила:
– Никак.
Мать Улиц вдохнула.
– Я должна узнать. Должна. Должна вспомнить. – Свет ее глаз сделал кожу Кейс болезненной, когда она повернулась к сенатору. – Принеси еще дозу, Маргарет.
– Пожалуйста…
Слегка вздрогнув, Кара поняла, что Кейс обращается к ней, а не к Матери Улиц.
– Пожалуйста, Парва, просто скажи ей. Скажи ей, где ты прошла… это ничего не изменит. Она все равно добьется своего.
Но Кара покачала головой, сжав губы. У нее оставалась только упертость. Она чувствовала колючки в коже. Руки начали дрожать. Все, что она могла – только сопротивляться.
Лицо Кейс исказилось яростью:
– ПАРВА! – закричала она на Кару.
Девушка отступила на полшага, и в ее сумке звякнули две стеклянные вещицы. Не успев взять себя в руки, она бросила на сумку виноватый, отчаянный взгляд.
Кейс считала ее выражение, и в ту секунду Кара поняла, что тело ее подвело.
Потом Кейс бросилась на сумку.
– Подождите, подождите… – Кара вцепилась в ремни, но зеркалократка ее опередила. Девушка почувствовала, как сердце забилось где-то в горле, когда Кейс залезла внутрь. Губы сенатора сжались в жесткую линию, когда она вытащила Глаз Гутиерра, и на отчаянную секунду Кара подумала, что женщина остановится на этом, но та снова полезла в сумку и извлекла пузырек с дверным снадобьем.
Серые пальцы изогнулись, словно краны, чтобы взять тонкую склянку.
Прозрачная жидкость засветилась зеленым под пристальным взглядом Богини.
– Ну? Это оно? – спросила Кейс. Она все еще смотрела на стеклянный глаз в своей ладони. – Можно забрать девчонку?
Голос Матери Улиц стал мягким, словно дождь, стучащий по крышам:
– Делай с нею, что пожелаешь. Меня это больше не волнует.
Глава 34
Всю дорогу наверх через мрак лифтовой шахты к тусклому свету холла, а потом снова в зеркальное уединение основных лифтов, Кара не проронила ни слова. Девушка обхватила себя руками, словно они оставались единственным, что не давало ей рассыпаться. Какая-то ее часть не чувствовала, что они покинули этот кошмарный зал, все еще находясь глубоко под землей, в том остановившемся мгновении, когда Мать Улиц лишила ее единственной возможности попасть домой.
Кейс стояла чуть позади Кары, пистолет Корбина лениво лежал у нее в руке, словно для члена Серебряного Сената ходить вооруженной – самое обычное дело в мире. Возможно, как раз из-за ее беззаботности никто не бросил ей вызов. Кара лишь смутно отметила, как быстро сломленный невольник из подвала скрылся под отполированной поверхностью главного бюрократа зазеркалья.
Наконец, когда они подошли к двери ее квартиры, Кара повернулась к своей похитительнице.
– Все те люди, – тихо проговорила она, – разве они ничего для вас не значат? Вы никогда не думали сказать «нет»?
Кейс мрачно ей улыбнулась:
– О, я говорила «нет». Один раз.
Кара открыла рот, чтобы спросить, что случилось, но потом снова его закрыла. Она знала, что произошло, видела боль в глазах пожилой женщины. Кейс наказали.
Парву – единственную зеркалократку среди бессчетного множества похищенных Матерью Улиц полулицых, ее сестру, Лицо Стеклянной Лотереи – забрали, чтобы научить Маргарет Кейс послушанию.
Единственную зеркалократку… Кара вдруг поняла, что в этом нет никакого смысла. Полулицые обладали только половиной воспоминаний о том, откуда при-шли, поэтому тоскующему по дому божеству в подземелье понадобилось бы гораздо больше, чтобы утолить свое пристрастие к чужой памяти. У нее не было никаких причин охотиться только на них, разве что…
Потрясение обрушилось на Парву ударом ледяного молота: она поняла, какую сделку выторговала Кейс у Матери Улиц: отсутствие жертв среди зеркалократии. Кейс продала двойную порцию горожан хищной Богине ради сохранения горстки тех, кто был ей небезразличен.
Сенатор оглядела ее, но, если и поняла, о чем думает Кара, то виду не подала.
