В свое время она, то есть Эстер-Крейндл вторая, сама же себе напророчила, что умрет за мужем вдогонку, но тогда мало кто обратил на это внимание, а теперь и вовсе уже позабыли. С похорон Зораха Эстер-Крейндл вернулась домой вместе с детьми его, и начались семь дней шивэ
[81]. Зорах умер глубоким уже стариком, так что отпрыски его не слишком скорбели, и, сидя в носках на низких скамеечках, обсуждали насущные свои дела. Известно было, что Зорах оставил завещание, но где оно? Зорах, предположительно, отписал там вдове гору золота, и теперь следовало поскорей, своевременно, начать тяжбу. Даже те из них, кто недавно еще называл ее мамой, отворачивались теперь от нее. Так и сидели – избегая с ней встретиться взглядом. Эстер-Крейндл держала в руках отворенную Книгу Иова на иври-тайч, в который раз в жизни читала историю этого бедолаги и родных его. Она читала и плакала. Бинэ-Ходл, слезинки не уронившая во все долгие дни и недели, пока отец умирал, да и после, на похоронах, – Бинэ-Ходл пробормотала:
– Божья воровка.
– Дети, я хочу с вами проститься.
Бинэ-Ходл подняла брови:
– Тетя отправляется куда-то?
– Да, этой ночью. К вашему отцу.
– А… Ну-ну… Поживем – увидим…
Потом все ужинали. Эстер-Крейндл к еде не прикоснулась. Она стояла у восточной стены, била поклоны, молилась, колотила себя в грудь, как на Йом Кипур. Рейцэ возилась на кухне. Мэйер-Зисл еще раньше устремился в пивную. Эстер-Крейндл пошла в спальню и попросила служанку приготовить постель. Наглая девка пробубнила в ответ, что хозяйка могла бы прилечь в другом месте, а не там, где хозяин испустил свой последний вздох. Где, мол, фитилек в лампаде горит и стоит стакан воды с мокрым платочком, которым душа умершего может время от времени освежить себя. Да и что это вообще за желание – провести ночь в комнате, откуда намедни покойника вынесли?..
Эстер-Крейндл откликнулась:
– Исполняй, что велено!
Служанка послушно все сделала. Эстер-Крейндл разделась, легла в постель – и тут лицо у нее сразу стало меняться, пожелтело и сморщилось, как у старухи. Домашние заподозрили что-то неладное, сбежались. Послали за доктором, но Эстер-Крейндл угасала на глазах. Стоявшие у ее кровати рассказывали потом, что она стала как две капли воды похожа на первую Эстер-Крейндл. Когда та умирала, она лежала точно так: тихо, с невидящим взглядом, а когда ее окликали – никого не слышала, не отзывалась. Пробовали влить ей ложку бульона в рот, но все выплеснулось обратно…
И вдруг Эстер-Крейндл издала стон и разом опростала душу. Бинэ-Ходл припала к мертвой и заголосила:
– Мама… Святая…
Похороны были пышные. Омывали Эстер-Крейндл из серебряной ложки, не забыли и про желток. Саван шили самые почтенные жительницы города. Раввин произнес над ней хэспэд
[82]. Похоронили Эстер-Крейндл вторую рядом с первой. После похорон Мэйер-Зисл принес раввину два завещания. В одном завещании Зорах Липовэр оставлял жене три четверти своего состояния. В другом – Эстер-Крейндл вторая поручала вложить третью часть своей доли в недвижимость, а две трети завещала Рейцэ и детям. Мэйер-Зисл был апотропусом, опекуном.
Если раньше находились еще не поверившие в то, что душа Эстер-Крейндл переселилась в юную Симэлэ, то теперь ее смерть – сразу после кончины Зораха – неоспоримо доказывала, что девушка не лгала. Бинэ-Ходл ежедневно ходила на кладбище и, упав на свежую могилу, плакала и просила у покойной прощения. Сын Зораха неустанно читал Кадиш по ней. Рейцэ на сей раз сидела шивэ вместе с осиротевшей семьей реб Зораха.
После смерти Зораха сыновья его попытались заняться торговлей, но дело у них не пошло. Вскоре умерла Бинэ-Ходл, и Мэйер-Зисл оказался единственным распорядителем богатств, оставшихся после Зораха, всех его предприятий и лавок. Однако без советов и опыта Эстер-Крейндл второй быстро все развалилось: Мэйер-Зисл выдавал ссуды явным банкротам, товары закупал втридорога, а продавал по дешевке, вложил большой капитал в строительство имения – настоящего дворца для себя, устраивал гулянья и задавал пиры, ходил на скачки, взял привычку биться об заклад, затевал тяжбы – на манер избалованной шляхты. Он даже стал забывать идиш-лошн и все по-польску, как с гороху, трещал. Все чаще ему приходилось скрываться от кредиторов и королевских инкассантов – бессердечных налогосборщиков.
Как-то ночью жители Замосьца проснулись от волчьего воя. Евреи, ясное дело, закрылись в домах, а гойим зажгли фонари, вооружились кольями, палками, ружьями – и вышли на зверя. Погнались за ним было – но волк исчез в темноте. Только слышали, как он где-то там сквернословит, матерится по-польски – верный признак, что оборотень. Люди – кто убежал, кто осенял себя крестным знамением, кто заговоры шептал. Выстрелили наугад. Раздался ужасающий крик. Оборотень поднялся на задние лапы и побежал, потом упал, стал по земле кататься, снова вскочил, побежал и упал – и в момент издох. А когда подошли к тому чудищу, то и сразу признали в нем Мэйер-Зисла. Он лежал босой и без шляпы, в шубе на голом теле и с дыркой от пули в груди.
7
Прошли годы и годы. Камень над могилой первой Эстер-Крейндл покосился и теперь опирается о надгробье Эстер-Крейндл второй. Над могилой реб Зораха выросла верба. Рейцэ умерла в приюте для нищих, в хекдэше. Все ее падчерицы и пасынки окрестились и поразъехались в дальние страны. От имения реб Зораха Липовэра ничего не осталось, но в Замосьце, Билгорае, Янове и Красноставе и даже в Люблине люди до сих пор вспоминают историю о юной девице, которая легла спать как Симэлэ, а проснулась – Эстер-Крейндл. Какой-то бадхэн даже песню про то сочинил. Ее пели в мастерских белошвейки. Долгими зимними вечерами над всем этим размышляли девчонки и задумывались женщины за рубкой капусты, или за сбором перьев для наволок, или просто рассевшись кружком со спицами и чулком. А то и мальчишки в хэйдэре страшным шепотом друг другу рассказывали про какую-то Симэлэ, превратившуюся в Эстер-Крейндл.
Ну что, а потом появились в Замосьце и в Щебжешине просветители, и они-то всем разъяснили: сплошной обман и мошенничество. Смеялись над Зорахом Липовэром и его семейством: зачем-де они дали себя одурачить? И ведь кто их – подумать! – за нос водил-то: соплюшка, девчонка-хитрюшка. А придумал все это – по их словам – Мэйер-Зисл, которому больно уж захотелось уйти из меламедов, а заодно, конечно, сграбастать состояние Зораха. Впрочем, каждый из них, из умников, судил на свой лад. Один добрел до того, что, мол, Мэйер-Зисл, сей жуткий распутник, вошел в сговор и тайную связь с падчерицей и научил ее, как дураков этих, значит, вокруг пальца… Другой же считал, что это был замысел Рейцэ и что она именно подготовила Симэлэ – сообщила ей разные секреты и тайны умершей Эстер-Крейндл. Нашелся в Замосьце еще один просветитель, доктор Эттингер, тот сказал: «Чтобы еврейка, уже похороненная на кладбище, воскресла и возвратилась к мужу – это, конечно, чудо. Но чтобы четырнадцатилетняя девочка одурачила всех вместе замосьцских мудрецов-хухэмов – сие чудо премного значительней, ибо Замосьц, известно, – не Хелм!»
