– Мсье, вы, без сомнения, желаете остаться один?!.
Чаевые. Мы остаемся вдвоем и ложимся. Я извлекаю из памяти пару подходящих к случаю банальных фраз, подобно тому как торговец рыбой извлекает из корзины пару снулых угрей. Они очень нравятся моей соседке.
– Какое премилое на вас платье. Жаль, если оно испачкается. Вам очень к лицу. Покупали в Париже? Жительницы Болоньи умеют одеваться. Желаете потушить свет?
– Да.
Я действую. Молниеносно, но властно я склоняюсь над ней, сжимаю ее в объятиях и целую без всяких объяснений. Наши ласки накатывают широкими волнами. Всякое сопротивление сломлено. Толчки движущегося поезда ускоряют слияние наших тел, они заставляют нас теснее прижиматься друг другу, чтоб не свалиться, в то время как каждую секунду я уверяю себя в том, что дверь в купе надежно заперта. Вниз, вниз, в яростном ритме локомотива мучительное и дикое наслаждение бросает нас туда и сюда, зигзагом и по спирали, вниз, вниз во французскую ночь, изголодавшуюся по скорым поездам… Сметливый проводник + курьерский поезд + августовская ночь + отсутствие попутчиков в купе + соблазнитель = отдавшаяся без остатка прекраснейшая жительница Болоньи. Однако нужно быть готовым защищаться, если атака не удалась. Поезд и скорость усиливают женские причуды, капризы и упрямство. Как-то вечером в Риме я захожу в купе поезда, следующего до Милана, и занимаю место напротив красивой дамы. Мы с ней занимаем оба угла. Сразу после этого муж просит ее поменяться с ним местами и садится напротив меня. Чтоб не смотреть на него, я читаю газету, затем ложусь с совершенно рассеянным видом и вновь начинаю разглядывать женщину. Муж засыпает. Я делаю вид, что сплю. Ночь. Я скрещиваю ноги. Легкое прикосновение рук. Мои руки обвиваются вокруг нее. Решительная любовная атака. Отказ. Я притворяюсь, что сплю. Я продолжаю. Дело идет на лад. Ей не удается уснуть. Ей скучно. Она очень взволнованна. Я расстегиваю на ней блузку. Все продолжается, проникает, скользит, определяется, завершается. Внезапно – неожиданный поворот сюжета. Дама вскакивает на ноги и включает свет. Я хватаю газету, бдительный, готовый ко всему, принимаю рассеянный вид.
– Паоло, – обращается дама твердым голосом к мужу. – Выйди со мной!
Медленно, тяжело муж встает и выходит вслед за ней в коридор. Длинный таинственный разговор. Я догадываюсь, готовясь защищаться. Через пять минут муж возвращается вместе с женой. Он садится напротив меня, скрестив руки и пристально, но беспокойно уставившись на меня, однако в его взгляде не заметно достаточно мужества. Я уже достиг состояния безмятежности арабского купца, который сладко дремлет, весь облепленный мухами. Ни вызова, ни борьбы. Так мы доезжаем до Болоньи. Эта дама, насладившись мной в свое удовольствие, своевременно решила:
l. Заявить мужу только о моих порочных намерениях.
2. Упрекнуть его в том, что он спал, вместо того чтобы защитить ее.
3. Окончательно убедить мужа, что добродетель его жены неколебима, как скала.
Десять лет спустя, проведя несколько дней в Сан-Себастьяне
[15] на корриде, я стоял на маленькой станции в Баньер-де-Бигорр
[16], ожидая поезда до Люшона
[17]. Последние дни августа; мелодраматическое великолепие заката в мрачных Пиренеях. Малолюдно. Одна многочисленная семья, все в черном. Семь хмурых, скользких бегинок
[18], погруженных в молитвы и перебирающих четки. Один старик, почти инвалид. Все пропитаны самыми черными из клерикальных чернил. И одна прелестная барышня, тоже в черном, но легкая, гибкая, с каштановыми волосами и влажными фиалковыми глазами. Это была семья богатых землевладельцев из Бретани. Гораздо позднее я узнал имя девушки – Иветт, – когда она назвала себя. Я ей нравился. Поезд тронулся. Час упорных, безрассудных, обволакивающих взглядов. Для меня не было никакой возможности войти в ее купе, куда сразу же набилось все семейство. Поезд был старый, без коридоров. Я устремился в соседнее купе. Я выглянул из окна и увидел, как Иветт высунулась из своего окошка. Поезд карабкался по склону горы, как всегда замедляя ход посреди безумно романтичных елей, на краю пугающих бездн, притягивающих самоубийц. Иветт со сладострастием приблизила ко мне свое бледное, нежное личико с насмешливым и чувственным ртом и глазами, окрасившими в фиалковый цвет весь горный горизонт. Безумство страсти отражалось в ее сверкающих зубах, блуждающем взгляде и в растрепанных ветром волосах с, казалось, вплетенными в них кольцами дыма и свистками тяжелого локомотива. Итак, спокойно и решительно я открыл дверцу купе. До сих пор я вижу исполненный ужаса взгляд моего единственного попутчика, пожилого господина, который, без сомнения, принял меня за вора. Я спустился на подножку, закрыл за собой дверцу и остался висеть снаружи, ухватившись за поручень, над бездной, на расстоянии более тысячи метров от земли. Осторожно, но уверенно я переступил на соседнюю подножку. Иветт смотрела на меня одновременно удивленно и испуганно. Я думаю, что если бы моя нога соскользнула вниз, то ее пылающее страстью лицо смогло бы притянуть и удержать меня, как магнит. Я дотянулся до нее и поцеловал ей руки:
– Un baiser, un baiser, je t’en supplie, ta bouche!.. encore ta bouche!
[19]
– C’est fou… fais attention…
[20]
– Chérie, je t’adore pour toujours… ton nom?
[21]
– Yvette
[22].
– Philippe
[23].
Суматоха тюленей в черном внутри купе. Поняли они, видели? Слышали? Не знаю. Я вернулся назад в свое купе. Объяснил все изумленному попутчику.
Обстоятельства разлучили меня с Иветт. Однако между нами вспыхнула любовная переписка. Однажды утром месяц спустя я садился в поезд, битком набитый паломниками, направляющимися в Лурд
[24]. На этот раз в давке я энергично протиснулся в нужное купе и уселся между Иветт и ее крупной теткой. Беседа.
