Она поднялась на ноги и решила, что не может возвращаться в дом. Это было слишком тяжело, просто невыносимо. Она не сможет встретиться с ними лицом к лицу. Придется идти в деревню. Она снова начала спускаться по холму, стараясь хоть как-то восстановить темп. Паника начала подниматься от желудка к груди, она чувствовала себя слабой, беспомощной; в голове возникла картина, как она падает и разбивает голову об лед. Только не умереть, только не здесь, в одиночестве. И в то же время у нее было ощущение, что она не одна. Она бросила взгляд на обочину дороги и почувствовала уверенность, просто точно знала, что прямо за линией деревьев кто-то ее поджидает. За ревущим ветром ей слышалось что-то еще: голос или голоса, сердитые, обвиняющие. Или, быть может, кто-то пришел ей на помощь? У Лайлы все время было чувство, что кто-то следует за ней, кто-то находится прямо за спиной, так близко, что, протяни он руку, мог бы коснуться ее, погладить ей волосы, обхватить за шею. Она стремительно обернулась, но ничего не увидела. Ничего и никого.
Впереди дорога начала резко спускаться к крутому развороту на сто восемьдесят градусов. Она подумала, не лучше ли ей сойти с пути, не лучше ли прямо спуститься по склону, вместо того чтобы идти по дороге. Это было, вероятно, не более опасно, и это могло быть быстрее. Шаркая ногами, чтобы свести к минимуму риск поскользнуться, она стала пересекать дорогу. В тот самый момент, когда она достигла ее середины, слева появились огни двух фар. Она запаниковала, застыла на месте, не зная, вернуться ли ей или идти вперед, но машина ехала так медленно, что остановилась в паре футов от нее. Дверь распахнулась, и она услышала голос, перекрывающий вой ветра:
– Лайла! Какого черта ты тут делаешь?
Это был Эндрю, который приехал ее спасти.
14 декабря 1996 г.
Дорогая Джен!
Твоя мама настойчиво утверждает, что переправляет наши письма тебе, где бы ты ни находилась, поэтому мы все продолжаем тебе писать. Я бы очень хотела, чтобы ты поддерживала с нами связь.
Слушание дела состоялось в четверг. Как мы и ожидали, его приговорили к исправительным работам, к штрафу и запрету на вождение. Он больше не сможет быть адвокатом-правозащитником, но, думаю, мы об этом и так знали. Не представляю, чем он будет заниматься. Думаю, поработает некоторое время со своим отцом. Он собирается в следующем году переехать обратно в Рединг.
Дэн и Лайла были в суде на чтении приговора. Мэгги и Ронан тоже пришли. Эндрю принял приговор стойко, как и следовало ожидать. Стоял прямо, как солдат, и смотрел судье прямо в глаза. Единственный момент, когда он дрогнул, это когда зачитывали письмо Мэгги, но надо сказать, что оно порядком поразило всех.
У меня все хорошо. Мне требуется некоторое время, чтобы дойти из точки А в точку В, но инвалидное кресло осталось позади, и костыли мне впредь тоже едва ли понадобятся. Есть некоторые провалы в памяти, но не думаю, чтобы я упустила что-то важное. Я до сих пор могу продекламировать речь на День святого Криспина
[12], что всегда полезно. Я почти ничего не помню о том дне, но говорят, что со временем что-то может всплыть в памяти. Надеюсь, этого не случится. Хотя я помню твой голос, наверное, это было в больнице. Помню, что ты плакала.
У меня страшные трудности с концентрацией, я перечитываю одну и ту же страницу в книге снова и снова и в конце концов все равно не могу рассказать, что прочла. Надеюсь в новом году вернуться на работу. Там были так терпеливы, сохраняя для меня место, но не думаю, что они смогут держать его слишком долго. Мама очень хочет, чтобы я осталась здесь, с ней, но я этого больше просто не выдержу. Мне надо возвращаться к своей жизни, что бы там от нее ни осталось.
Может быть, мы поселимся вместе с Лайлой, ей нужен соарендатор по квартире, теперь, когда Эндрю ушел. Впрочем, не знаю, получится ли это. Честно говоря, я почти не вижу ее со времен аварии. Она не слишком часто меня навещала. Наверное, занята. Думаю, ей тяжело видеть меня в таком состоянии. Теперь мы с ней не так близки, как были когда-то.
О боже. Мое сердце разрывается, когда я думаю о нас, Джен, о всех нас. Больше всего о тебе. Прошу тебя, пожалуйста, будь на связи. Ради Эндрю.
Мы скучаем по тебе.
С любовью,
Нат
P. S. Прости, что пишу все только о себе, но я не знаю ни где ты, ни что делаешь, разговор неизбежно получается односторонним.
Глава пятнадцатая
Джен согнулась над унитазом в уборной на нижнем этаже и старалась, чтобы ее тошнило бесшумно. Она бы пошла наверх, только не была уверена, что дойдет, а вид рвотных масс, липко стекающих по ступенькам, будет, вероятно, еще менее приятным, чем звук рвоты. В любом случае слышать ее могла сейчас одна Натали. Все остальные отсутствовали.
Рвота прекратилась, и она не без труда поднялась на ноги. Голова кружилась. Она не могла толком сфокусироваться; у нее было ощущение, что земля уплывает из-под ног, качается из стороны в сторону. Инстинктивно она поднесла руку к животу, снизу, как бы поддерживая. Так она стояла, опустив голову и стараясь успокоить дыхание. Дурнота прошла. Она помыла руки, прополоскала рот, поплескала водой в лицо, взглянула на себя в зеркало.
Выглядела она отвратительно, не просто бледной, а серой, цвета диккенсовской каши-размазни. Тошнота подступила неожиданно: только что она наблюдала ужасную, обескураживающую вспышку Натали, а уже в следующую секунду оказалась здесь и ее стало выворачивать. Это не могла быть утренняя тошнота – ее не было уже несколько недель. Стресс, вероятно. Она приписала бы это стрессу.
Она вышла из ванной и направилась в гостиную, где Натали, примостившись на краешке кресла, смотрела в окно. Смотреть там было особенно не на что. Разыгралась метель. Кругом белым-бело. Они с Натали были одни: спустя некоторое время после того, как Эндрю уехал, Зак и Дэн, уже поздновато, конечно, натянули куртки и ботинки и, по-прежнему перебраниваясь, как пара старух, вышли в метель. Дэн пообещал Джен, как раз когда ее накрыла волна тошноты, что они не двинутся дальше стены в конце сада.
Джен сомневалась, что в такую бурю они смогут найти даже эту стену. Она вообще не понимала, зачем они выходят сейчас из дому, но не стала возражать, отчасти потому что чувствовала себя слишком больной, чтобы спорить, а главным образом потому что это было предпочтительнее, чем слушать, как они ругаются.
Пока разыгрывалась эта драма, Джен не успела толком обдумать то, что сказала Натали. Только теперь, когда дом опустел и тишина заполнила пространство, оставленное гостями, у нее появилось время поразмышлять. И первая мысль, которая пришла ей в голову, состояла в том, что теперь нет никакой разницы. Не имеет больше значения, кто был виноват. Конор погиб, Эндрю наказан, Натали пострадала, они все отбыли свой срок. То, что теперь она узнала о поведении Лайлы, ничего не меняло. Это не могло вернуть Конора, не могло вернуть Эндрю ту утраченную жизнь, которая должна была у него быть, это не избавляло Натали от боли. Все, чего добилась Натали, это растравила старую рану, углубила разногласия между ними, уменьшила шансы на то, что они – все они – смогут обрести будущее, в котором будут друзьями.
