– Ну… – Они оба принялись смеяться.
– О господи, – сказала она, качая головой. – Я веду себя так глупо. Не знаю, зачем я все это говорю. Я слишком много выпила. – Она встала и пошла в кухню, унося пустые бокалы.
Он не позволил себе задаться вопросом, что он делает, а просто тоже встал и последовал за ней. Она поставила бокалы и, повернувшись, подняла к нему лицо, и он понял, что она хочет, чтобы он ее поцеловал, поэтому он так и сделал. Сначала она не отстранилась, во всяком случае, не сразу, но когда все-таки отстранилась, взгляд ее был опущен, она не смотрела на него, а положила руку ему на грудь и мягко оттолкнула от себя.
– Дэн, – проговорила она низким, хриплым голосом, – не надо.
Больше она ничего не сказала, просто улыбнулась ему и покачала головой, а затем пошла наверх, и он услышал, как закрылась за ней дверь спальни.
Он подумал о том, чтобы вызвать такси и отправиться на вокзал, но было уже за полночь, и до утра поезда не ходили. Он даже не был уверен, что вокзал Ливерпуль-стрит открыт ночью. Он потушил весь свет и сел в темноте, глядя в окно на почти полную луну в темном небе, зная, что не сможет заснуть. Он сомневался, что вообще сможет спать когда-нибудь, будет просто лежать в кровати, мысленно проигрывая этот поцелуй, и эту ее руку, упертую ему в грудь, и то, как она произнесла его имя, прося этого не делать.
Прошло, должно быть, полчаса, когда он услышал скрип и звук поворачивающейся дверной ручки. Он затаил дыхание. Послышался звук шагов на лестнице; она спускалась обратно. Он слышал тяжелое биение своего сердца.
– Дэн?
– Я здесь, – сказал он. – Прости.
Она стояла перед ним, одетая в майку без рукавов и маленькие шорты, и ее белеющие ноги прижимались к его коленям. Взяв за руку, она заставила его встать и увлекла за собой в гостевую комнату. Это было наяву, это не было его фантазией, ее губы прижимались к его губам, ее руки стягивали через голову его футболку, ее тело прижималось к его телу, он чувствовал ее запах: смесь цитруса и ванили. Она была по-настоящему с ним, и он не смог это остановить, не смог прогнать ее.
Глава тридцать четвертая
О стекло за шторой бился мотылек. Она потерла глаза. Штора была бледной, желтоватый оттенок бежевого. В комнату струился слабый свет. Что было не так? До нее дошло, и она охнула, это было что-то вроде паники. Потом крепко зажмурилась. Ей хотелось, чтобы это был только сон. Но если это не наяву, почему штора желтовато-бежевая? Это был цвет шторы в гостевой комнате, а не темно-синий, как в их с Конором спальне. Тогда она поняла, что когда снова откроет глаза и заглянет под одеяло, то на внутренней стороне запястья обнимающей ее талию руки увидит татуировку. Маленький темный арабский иероглиф, опрометчивое приобретение во время отпуска в Марракеше. В отличие от бледной, нетронутой плоти Конора. Ей не хотелось смотреть. Ее одежда лежала на полу. Она сдвинула руку Дэна, выскользнула из постели, подхватила одежду, вышла из комнаты как можно быстрее и тише и, не оглядываясь, закрыла за собой дверь.
Она побежала наверх, в ванную, заперла за собой дверь и села. Ей хотелось плакать, хотелось, чтобы ее вырвало, хотелось причинить себе боль, порезать себя чем-нибудь, почувствовать что-нибудь иное, чем это отвращение к себе, этот ужасный стыд. Слезы не шли, дурнота не утихала, но рвоты не было. Она просто сидела, обхватив себя руками, впиваясь ногтями в плечи, пока не появилась кровь.
Когда вчера ночью она спустилась вниз, ей не казалось, что она делает что-то неправильное. Она знала, что поступает безрассудно, но каким-то образом ей удалось убедить себя, что ничего страшного не случится, если она проведет одну ночь с другом, к которому испытывает это мощное, неодолимое притяжение, с мужчиной, который в других обстоятельствах мог бы значить для нее гораздо больше. Она убедила себя, что в каком-то смысле задолжала сама себе этот момент безрассудства: это успокоит ее ум, она не будет так сильно переживать из-за того, что что-то упускает. Она убедила себя, что в конечном счете это укрепит ее отношения с Конором.
Она каким-то образом умудрилась внушить себе, что в результате этой измены Конор станет ей дороже – от этого воспоминания ее чуть не вырвало. Она вела себя глупо и отвратительно. Она все разрушила. Как сможет она теперь взглянуть на Конора, зная, что совершила этой ночью? Как сможет до него дотрагиваться, как сможет с ним спать без того, чтобы он это почувствовал, без того, чтобы ощущал измену в каждом поцелуе? Она глубже впилась ногтями в тело, крепко зажмурила глаза, пока наконец не потекли слезы и в горле, перехватив дыхание, не поднялись рыдания.
Послышался деликатный стук в дверь.
– Джен?
– Пожалуйста, уходи.
– Все хорошо. Все будет хорошо. Прости меня, Джен. Прости. Мне не следовало…
– Оставь меня в покое, Дэн, пожалуйста. – Он был в их комнате. Человек, с которым она переспала прошлой ночью, в этот самый момент стоял перед дверью ванной, в их спальне. – Уходи!
Она услышала, как его шаги удалились, и почувствовала себя еще хуже. Как могла она позволить ему извиняться перед ней? Ведь это была полностью ее вина. Как могла она на него кричать, прогонять, когда он пытался успокоить ее? Она встала и плеснула в лицо воды, стараясь не фокусироваться на том, как чертовски ужасно она выглядит, с красным после рыданий лицом, с тенями под глазами от недосыпа, а губы до сих пор в темно-красных пятнах от вчерашнего вина. Она почистила зубы и прошлась щеткой по волосам. Потом сделала глубокий вдох и открыла дверь.
Когда она спустилась, Дэн был в кухне, засыпал кофе во френч-пресс. Услышав за спиной ее шаги, он повернулся, обвил ее руками и поцеловал в висок.
– Все хорошо, Джен.
– Нет, не хорошо, – промямлила она. – Не хорошо. И никогда не будет хорошо. – Она была застывшей, как бревно, свисающие по бокам руки сжаты в кулаки. Ах, лучше бы она не ощущала мускулов на его руках, не ощущала его запаха, не чувствовала тепло его кожи. Она отлично помнила минувшую ночь: то, каково это было – быть с ним, какое это было прекрасное ощущение, гораздо лучше, чем все, что она ощущала прежде. Внутри все напряглось, она почувствовала, как поднимается в ней жар, как она заливается краской.
– Ты должен уйти, – мягко произнесла она. – Пожалуйста. Извини, но ты должен уйти. Я не… Я не могу даже говорить об этом. Я не могу находиться здесь с тобой, не могу. Не могу.
– Можно мне сначала выпить чашку кофе? – спросил он.
Они стояли бок о бок в крохотной кухне, прихлебывая кофе. Его рука лежала на кухонной стойке, рядом с ее рукой, они почти соприкасались. Если бы она вытянула мизинец, то могла бы переплести его с мизинцем Дэна. Тишина нарастала, она расширялась, заполнила комнату, заполнила квартиру, тишина была повсюду.
– Мне так жаль, – сказала Джен, когда больше не смогла выносить эту тишину. – Это было отвратительно с моей стороны, моя реакция. Это не… понимаешь? Не потому что я сожалею об этом. То есть я хочу сказать, что сожалею об этом, но не потому, что это было плохо, понимаешь? Это было хорошо. Во всяком случае, мне так показалось.
