Дэн улыбнулся.
– Джен, это было потрясающе. – Он отставил свой кофе, повернулся и посмотрел ей в лицо. Дотронулся до ее щеки и медленно провел рукой сверху вниз, до самой шеи. Провел кончиком большого пальца по ее ключице. – Я не знаю, что думать. То есть я знаю, что я чувствую, но я также знаю, что нам не следовало… – Он дышал часто и прерывисто. – Но мне трудно сожалеть об этом. – Он говорил это мягко, ближе придвигаясь к ней, их тела почти соприкасались. Он обвил руками ее талию, положил ладони на поясницу и привлек ее к себе. Она слегка откинулась, подняла голову и поцеловала его, снова ощущая тот прилив крови, что чувствовала прошлой ночью. Они переместились в гостиную, на диван, ее халат оказался на полу, она не могла, да и не хотела этому противиться.
Зазвонил телефон.
– Пусть звонит, – сказал он, – пожалуйста.
А потом включился автоответчик и за секунду до того, как она услышала голос, она уже знала, кто это будет.
– Джен? Ты там? Я уже начинаю беспокоиться. Ты можешь снять трубку?
– Черт, – выругался Дэн. – Ах, черт. – Джен подняла с пола халат. – Я пойду. Я ухожу.
Долгое время после его ухода Джен сидела на диване, глядя на мигающий автоответчик. Ей надо перезвонить Конору. Ей надо сделать это немедленно, он о ней беспокоится. Но она не могла этого сделать, ей было так страшно. Он поймет, как только услышит ее голос, он поймет, что она сделала, чем она занималась, пока он набирал ее номер, когда произносил ее имя.
Однако этого не произошло. Судя по голосу, он не был обижен или разгневан или о чем-то догадался. Он был просто раздосадован.
– Черт возьми, Джен. Я по-настоящему беспокоился. Я звонил тебе на работу, они сказали, что ты больна, я десять раз звонил домой, никто не отвечает, я оставлял тебе сообщения, я звонил Нат, звонил Лайле…
– Прости, – сказала она. – Прости. Прости. – Это было все, что она могла сказать.
– Где, черт возьми, ты была? Почему мне не перезвонила?
– Я выходила, – соврала она.
– Ты выходила?
– Да, я… – Ложь подыскивалась с трудом, она где-то застревала. – Я сказалась больной, а потом я просто… бродила одна. Ходила в кино. Потом вернулась и пошла спать, я даже не проверяла сообщения…
Она умолкла в ожидании, что он что-то ответит. Наконец он ответил:
– Ты не проверяла сообщения? Не думала, что я мог тебе звонить, что хотел поговорить с тобой? Ты не хотела со мной говорить?
– Прости, – опять сказала она. – Прости. – И из глаз у нее потекли слезы.
– Мне надо идти, Джен, – сказал он устало. Он терпеть не мог, когда она плачет, она это знала. – Надеюсь, что с тобой все в порядке.
Она сняла постельное белье в гостевой комнате и положила его в стиральную машину. Она убрала квартиру более тщательно, чем ее когда-нибудь убирали: она отскабливала каждую поверхность, пылесосила под кроватями, столами и шкафами, она мыла пол и вытирала пыль, даже помыла окна, словно бы стремясь очистить дом от всех следов своего предательства. Но все равно она не могла избавиться от образов прошлой ночи, которые приводили ее в смятение и трепет. Шум пылесоса не мог заглушить тех слов, что говорил ей Дэн. И ничто не могло заставить ее перестать прокручивать в голове одну и ту же сцену: они с Дэном в объятиях друг друга, и в качестве саундтрека голос Конора.
Глава тридцать пятая
Апрель 1996 г.
Эндрю никогда прежде не видел Конора таким. Конор был самым неутомимо жизнерадостным человеком, какого он когда-либо знал, его склонность видеть во всем только светлую сторону почти действовала на нервы. Он был уверен в себе, и он знал свое место в мире. Было досадно видеть его сейчас таким неуверенным, таким встревоженным.
– У меня такое чувство, что я ее теряю, – сказал Конор. – Я даже сам не могу поверить, что произношу это вслух. А я знаю, что происходит, когда люди так себя ощущают, они становятся зависимыми, навязчивыми и неадекватными, и это только провоцирует партнера больше отстраняться. Я так усиленно стараюсь не цепляться за нее, а потом начинаю беспокоиться, что веду себя неправильно. Что позволяю ей уйти.
Они сидели в «Грейхаунде», за столиком позади бильярдного стола, и перед ними стояли кружки с «Гиннессом». Паб находился как раз за углом от дома Эндрю и Лайлы. Лайла отзывалась о нем как о «том убогом стариковском пабе», и он становился убежищем Эндрю, когда его подруга пребывала в трудном настроении, то есть проводил там прорву времени. Трудное настроение сделалось для Лайлы обычным состоянием: она была либо маниакально счастлива, в коем случае имела склонность слишком много пить и становиться громогласной и похотливой, либо несчастна, и при этом также имела склонность слишком много пить, становиться громогласной и злой.
Но сейчас они пришли сюда не для того, чтобы обсуждать проблемы подруги Эндрю. На сей раз была очередь Конора.
– Ты не позволяешь ей уйти, – сказал Эндрю. – И я, честно говоря, не думаю, что она хочет куда-то уходить. В прошлые выходные она говорила о лете, о том, с каким нетерпением ждет возможности поехать во Французский дом. Сказала, что вы разговаривали о том, что неплохо бы перестроить амбар.
– Да. Мы действительно говорили об этом, – сказал Конор, и лицо его немного просветлело.
– Честное слово, она говорила не как девушка, которая собирается от тебя уйти. А уж я бы это заметил, потому что живу с женщиной, которая грозится от меня уйти два раза в неделю.
Конор покачал головой.
– На самом деле, дружище, я не понимаю, как ты живешь с этим. Мне бы это выносило мозг.
Эндрю пожал плечами.
– На самом деле она не собирается уходить. По крайней мере не всегда. Просто Лайла есть Лайла. – Он не сказал, что это самое «Лайла есть Лайла» уже не так его радовало, как когда-то; он не сказал об этом, потому что они пришли сюда обсуждать не его проблемы. – Хотя я думаю, что ты прав, когда говоришь о навязчивости. – Конор бросил на него резкий взгляд. – Не то чтобы я считаю тебя навязчивым. Просто мне кажется, будет полезно, если она почувствует, ну не знаю, что ты на нее не давишь.
– Я и так на нее не давлю.
– Я знаю, что нет. Знаю.
– Самое странное, – сказал Конор, сделав глоток пива, – это что после того, как я вернулся из Корка и мы обо всем поговорили, дела пошли лучше. Похоже было, что мы вернулись в первоначальное состояние. Это было похоже на медовый месяц. – Он усмехнулся Эндрю. – Но при этом… не знаю… у меня такое чувство, что я половину времени отслеживаю то, что говорю. Мы оба очень предупредительны друг к другу, а такого раньше никогда не было. Иногда, знаешь, я вижу, как она застывает, уставившись в пространство, и вид у нее грустный, по-настоящему грустный, и я спрашиваю, что с ней, но она не говорит… Я знаю, что-то не так. Я просто не понимаю, почему она не может мне сказать.
