– Конечно, – Дэн посмотрел ему в глаза и улыбнулся. Конор улыбнулся ему в ответ, но его глаза будто что-то искали в лице Дэна. – Иди посиди с ней, – сказал Дэн, и улыбка улетучилась с лица Конора.
– Да. Я так и сделаю.
Дэн и Лайла напились в тот вечер и вели себя шумно. Еще долго после того, как остальные ушли, они танцевали в саду. Когда на следующее утро он проснулся, то не мог точно вспомнить, чем закончился вечер. Он не помнил, как прощался с Конором, не помнил, видел ли вообще Джен после того, как побывал в спальне и поцеловал ее. Он помнил, как Лайла сообщала ему какой-то секрет, нечто такое, что он ни под каким видом не должен передавать остальным. Но он в любом случае не мог никому его передать, потому что не помнил, в чем этот секрет состоял.
Глава тридцать девятая
В понедельник, через три дня после случая с обмороком, Джен пошла к врачу. Это не был ее обычный врач, это был частный кабинет в шикарном таунхаусе неподалеку от Линкольнс-Инн-Филдс, где ей задавали вопросы и дали бланк для заполнения. Они списали с ее карты 390 фунтов и вручили ей коробочку, содержащую четыре пилюли, две из которых надо было принять сразу, а две – через двенадцать часов. Все началось в середине ночи. Конор спал, она взяла одеяло и сидела на унитазе, пока ребенок с кровью выходил из нее.
Она ожидала, что будет что-то чувствовать, ожидала, что будет плакать, испытывать опустошенность, но вместо этого была странно оцепенелой. Казалось, в ней не осталось никаких чувств; она была истощена, измучена, прошедшие шесть недель вытянули из нее все.
Ночь, проведенная с Дэном, казалась теперь такой далекой – та ночь и день после нее, и день после этого дня, когда она пыталась представить себе, как все это будет выглядеть, если она оставит Конора и уйдет к одному из его ближайших друзей. Когда она рисовала себе свою жизнь после этого, ей представлялось нечто унылое и безрадостное. Злой Конор, с разбитым сердцем, сторонящиеся ее друзья, а ее отношения с Дэном были бы изрядно исковерканы, еще не начавшись, потому что все то, что они испытывали друг к другу, было бы отравлено чувством вины. Она писала письма Конору и Дэну, а потом рвала их. Она думала о том, как бы пошел разговор с Конором, если бы она рассказала ему о том, что сделала, в подробностях изложила бы, как его предала.
Она думала о письме Конора, которое он написал среди ночи, после ссоры и того телефонного разговора, письме, где каждая строчка дышала любовью и радостью. Она помнила его слова, когда он перечислял, как и чем она делает его счастливым, когда говорил, что ее смех – это самый прекрасный звук на свете, говорил, как сильно ее желает.
В первый раз она прочла это письмо в слезах, при этом ее чувство вины увеличилось тысячекратно. Но оно вернуло ее к себе, на то место, которое ей полагалось занимать. Было так, словно кто-то нажал кнопку возврата в исходное положение. Она почувствовала ясность. Она уже не пребывала в смятении чувств. Да, она не испытывала счастья, и чувство вины никуда не делось, не изменилось и то, что она испытывала к Дэну, но она читала слова Конора, и они ее успокаивали. Она любила их обоих. Всякий, кто говорит, что нельзя быть влюбленным в двух людей одновременно, идиот: это неправда, что существует ограниченное количество любви, которое можно испытывать. Итак, она любила двух мужчин. И ей надо было сделать выбор. Если ты не хочешь лгать, и изменять, и причинять людям боль, ты должен сделать выбор и его держаться. Джен выбрала Конора.
Теперь, после того как выбор был сделан, ей предстояло сообщить об этом Дэну. Они встретились за день до того, как Конор должен был вернуться из Ирландии; Джен послала Дэну электронное письмо, прося о встрече, и Дэн прибежал, не задавая вопросов. Она стояла возле станции метро «Ричмонд», ожидая его. Был красивый, свежий весенний день, небо цвета кобальта, самый подходящий день для того, чтобы бродить вдоль реки и пообедать где-нибудь в пабе, прогуляться по Ричмонд-парку и полюбоваться оленями. Джен нервничала, беспокоясь, что Дэн не появится, и страшась момента его появления. Когда она увидела, как он размашистым шагом выходит из метро, с руками, засунутыми в карманы, с поднятым воротником куртки, этакий Джеймс Дин, возвращающийся после загула, худощавый, бледный и немного потерянный, она почувствовала, как у нее дрогнуло сердце. Когда он заметил ее и улыбнулся, она подумала, что не сумеет этого сделать, не сумеет удержаться от того, чтобы его расцеловать.
Но она сумела. Она не могла сказать ему, что влюблена в него, потому что кто знает, куда бы это привело. Она поступила правильно: она ему солгала. Она сказала ему, что всегда была влюблена только в одного человека и всегда будет любить только его. А Дэн повел себя идеально, он не разозлился и не умолял, просто обнял ее и сказал, что все в порядке, что он понимает, а она не могла взглянуть на него, не могла смотреть ему в глаза, потому что ей невыносимо было видеть их выражение; обидела она его или нет – в обоих случаях это надрывало ей сердце.
Казалось, все это случилось с кем-то другим, потому что это было до того, как она осознала, что непоправимо все испортила, когда еще думала, что все может вернуться к нормальному состоянию. Она думала, что если сможет поехать во Французский дом и провести некоторое время наедине с Конором, вдали от Дэна, то все уляжется, и когда они с Конором вернутся в Лондон, Дэн будет с другой девушкой, и она уже больше не будет его любить, и все вернется на круги своя.
Она верила, что все это возможно, пока однажды апрельским днем, после выволочки от стервы начальницы, она не вбежала в дамскую комнату и не расплакалась. И даже не понимала, почему плачет, ведь ее начальница всегда была абсолютной стервой и ничего нового не произошло.
Вернувшись за свой стол, она посмотрела на настольный календарь и улыбнулась сама себе. ПМС, вот в чем дело. Она перелистнула календарь назад, на март, ища красноречивый красный кружочек вокруг даты (обычно это бывало в районе двадцатого), чтобы лучше сориентироваться. Но красного кружочка там не было.
Она похолодела. Желудок сжался в жесткий маленький шарик. Она смотрела на те числа, когда в прошлом месяце у нее должны были быть месячные, но глаз снова и снова сбивался на уик-энд за две недели до этого, тот самый уик-энд, когда у нее был Дэн. Она опять побежала в туалет, игнорируя насмешливые взгляды коллег, и ее вырвало.
Это невозможно. Она принимает противозачаточные таблетки. Да, она порой пропускала день или два, но она это учитывала. Это невозможно. Просто всему виной стресс после трудностей с Конором и происшествия с Дэном, ее паршивая работа, поздние укладывания спать, алкоголь и неправильная еда. Должно быть, так.
И именно это твердила она себе весь тот день, а также ночью, когда пыталась уснуть в объятиях Конора; она твердила это себе на следующее утро в метро по дороге на работу, а также на работе, тщетно пытаясь сосредоточиться. Она раз пятьсот бегала в туалет, чтобы проверить, не началось ли. Когда настала пора уходить из офиса, она поняла, что больше не выдержит. По дороге домой она зашла в аптеку и купила две упаковки тестов на беременность. Придя домой, сделала все четыре теста. Она сидела на полу ванной, уставившись на тест-полоски и пытаясь выплакаться до прихода Конора.
