Надя обернулась. Фамицкий смотрел на нее тем взглядом, от которого ей всегда становилось неловко. Впрочем, стоило ей взглянуть на него, он сразу переменился – в глазах осталось лишь обычное внимание.
– Нисколько – тепло же, – ответила Надя. – Вы в Москву, Семен Борисович?
– Да.
– Надолго?
– Завтра вернусь.
– Может быть, вам удастся…
– Я помню. – Тень мелькнула по его лицу, но тут же исчезла. – Узнаю о Павле Тимофеевиче все, что смогу.
– Я даже не представляю, куда обращаться, чтобы получить сведения о штарфниках, – виновато проговорила Надя.
– В Главное управление формирования армии. Я записался на прием.
– Спасибо! – просияла она.
– Вы все-таки не сидите долго на улице, – сказал Фамицкий. – И пожалуйста, не поднимайте детей на руки.
Он ушел. Надя вздохнула. Что ж, быть может, он в самом деле сумеет что-нибудь узнать про Пашу. Конечно, сумеет, иначе не стал бы ее обнадеживать.
Дети закряхтели в коляске, заворочались, потом наперебой закричали – Оленька сердито, а Тема жалобно.
– Тише-тише! – Надя принялась качать коляску. – Ну-ну! Оленька! Тема! Ма-ма, ты куда подевалась? Детки голодные!
Увещевания на детей, разумеется, не подействовали. Они кричали все громче, заходились в плаче так, что, казалось, вот-вот должны были задохнуться.
Надя поднялась с лавочки и, толкая коляску перед собой, побрела к особняку. В парке было пусто – шел тихий час. И, как назло, колесо у коляски вдруг заскрипело и перестало крутиться.
– Да что же это! – расстроилась Надя.
Она попыталась подтолкнуть коляску посильнее, но колесо от этого не закрутилось, а хрустнуло и отвалилось. Коляска тяжело осела на бок, Надя попыталась ее удержать, не смогла, коляска перевернулась…
– Боже!
Надя бросилась поднимать орущих благим матом детей. Но стоило ей наклониться, как живот ее пронзила такая острая боль, что она и сама закричала. Через мгновение ее крик перешел в стон, а потом затих.
– Тужься! Изо всех сил теперь! Пошел ребеночек!
Надя вскрикнула и потеряла сознание.
– Ну что ты будешь делать! – с досадой воскликнула врач Анжелика Кирилловна.
– Пульса нет почти, – сказала медсестра.
– Камфару коли, – велела врач. – Должна в сознание прийти, тужиться должна! Погибнет ведь ребенок.
И сильно надавила Наде на живот.
Вера в сильнейшем волнении ходила туда-сюда по коридору под дверью операционной. Точно так, как в тот день, когда привезли Федора, раненного и обожженного…
Она уцепилась за воспоминания о нем, надеясь, что сильное чувство отвлечет ее от мыслей об опасности, грозящей сестре. Как он сказал ей, уезжая: «Не люблю я тебя, Вера. Прости». И попросил, если будет возможность, переслать письмо в Париж… До смерти ей, наверное, не забыть строчек, корежившихся перед нею, когда она жгла листок в пепельнице: «Не знаю, кому все это нужно, кто такое придумал со мной сотворить. А только не прошло ничего, Лида. Констатирую факт. Видно, мне по гроб жизни тебя помнить». И куда она должна была это пересылать? Все равно что на Марс…
Вера тряхнула головой. Не помогали ей воспоминания! Тревога снедала ее. Она подошла к темному окну, прислонилась лбом к стеклу.
– Богородице, дево, радуйся, благословенна ты в женах, и плод чрева твоего… – Слова молитвы звучали так, будто обращены были не к Матери Божьей, а к сестре Наде. Да так оно и было сейчас. – Ну, Фамицкий! – прервав молитву, воскликнула Вера. – Нашел время уехать!
Из операционной вышла молоденькая медсестра. В руках она держала сверток с молчащим младенцем.
– Девочка, – сообщила она, протягивая сверток Вере. – Только мы завернули плохо. Не умеет никто.
– А Надя? Надя как? – не обращая на младенца внимания, в сильнейшей тревоге воскликнула Вера.
– Ну, родила же. Только она без сознания пока.
Чуть не оттолкнув медсестру, Вера бросилась в операционную.
Семен вернулся в Ангелово в самом отвратительном настроении. На фронт его в очередной раз не отпустили, а работать в тыловом госпитале, который все больше напоминает санаторий… Увольте, это не для него.
– Семен Борисович! Наконец-то!
Новый врач Анжелика Кирилловна выбежала ему навстречу прямо на крыльцо.
– Что случилось? – насторожился он.
– У нас такое! С Надеждой Андреевной…
Переменившись в лице, Семен бросился в особняк.
– Роды преждевременные, – говорила, едва за ним поспевая, Анжелика. – Но все было в порядке. Относительно. И вдруг – кровотечение… Мы ничего не смогли сделать.
Вбежав в палату, он сразу увидел только ее лицо – белое, неживое. Рядом кто-то сидел, кто-то что-то говорил…
Семен сел на кровать, взял Надю за руку. Стал считать пульс, но понял, что это бесполезно, и просто сжал ее пальцы. Надя приоткрыла глаза.
– Дышать… тяжело… – прошептала она.
– Кислород! – крикнул Семен. – Что вы стоите?!
– Семен Борисович… я вас ждала…
– Я здесь, Надя.
Он сжал ее руку сильнее. Пальцы были холоднее льда.
– Вы узнали… про Пашу?..
– О господи! – раздался у него за спиной Верин голос.
– Узнал, – сказал Семен. – Он жив.
– Хорошо… Иначе как же наша девочка… Ни матери, ни отца… Вера…
Вера вышла у Семена из-за спины, опустилась на колени перед кроватью.
– Я здесь. С тобой, – проговорила она.
– Как глупо я прожила… – Надин голос прерывался, как паутинка на ветру. – Ты права… Бесталанно…
– Нет! – воскликнула Вера. – Нет! Надя! Милая моя, Наденька, не на-адо!..
Лицо у Семена было мертвее, чем у покойницы.
Глава 11
– Раненых привезли, Вера Андреевна. – Начмед встретил ее прямо на крыльце. – Один совсем тяжелый. Двинцева говорит, срочно оперировать надо.
– Пусть оперирует.
Крест над Надиной могилой, увядшие цветы на холмике… У Веры не было сил ни говорить, ни тем более что-либо делать.
– Так ведь она… – начал было начмед.
– Двинцева дипломированный хирург, – жестко сказала Вера. – Пусть выполняет свои обязанности.
Не с ее, видно, счастьем рассчитывать на то, что удастся отдаться горю.
– Понял. – Помешкав, он спросил: – Может, все-таки доложим?
– Нет, – отрезала Вера.
– Ведь две недели уже…
– Занимайтесь своими делами, товарищ начмед, – оборвала она. – И что там с дезинфекционной камерой? Через пятнадцать минут пусть слесарь ко мне зайдет.
