Но в том, что творилось сейчас, ничего ей не могла посоветовать Вера Ангелова.
– Не представляю, – сказала она. – Я ничего не понимаю в том, что теперь происходит. Что они называют перестройкой и, главное, чего хотят достичь?
– Все вверх дном перевернулось, – вздохнула Лушка. – К добру ли, к худу, неизвестно. А у нас трубы вон прогнили, скоро воду не сможем в ванны подавать.
– Луша, почему вы во Францию не уезжаете? – спросила Вера. – Ведь давно уже можно.
– Андрей же книгу пишет про Ангелово, – пожала плечами Лушка.
– Можно и в Париже писать.
– Он говорит, все архивы сейчас открываются. Да не хочет он, Вера. Тридцать лет в России – не шутка. И нет же у нас там никого. Все здесь.
– Мы бы с вами Любочку отправили.
– А консерватория?
– Будто в Париже нет консерватории. Боюсь я за нее, – вздохнула Вера.
– За Любочку? – удивилась Лушка. – Да она же умница. И красавица. И талант!
– Вот именно, – покачала головой Вера. – Кому ее талант здесь нужен? Все только о деньгах теперь думают.
– Оно и неплохо, о деньгах подумать, – заметила Лушка. – Хоть делом люди занялись.
– А мы с Сеней ей теперь не защита и не опора… – не слыша ее, проговорила Вера.
Внучка была главной заботой ее угасающей жизни. После того, что почти двадцать лет назад случилось с Наташей, единственной дочкой, страх за Любочку мучил бы Веру и в более спокойные времена, чем нынешние.
Времена, впрочем, для всех наступили разные. В то самое время, когда Вера сетовала на их непонятность, Артему Кондратьеву они были кристально ясны.
Заказчик – маленький, толстый, в спортивном костюме и на карикатурно коротких ножках – излагал ему условия:
– Высотой чтоб метра два. Не, три. Я, короче, чтоб в этой был… В римской. Типа как плащ.
– В тоге? – спросил Артем.
– Ну! В ней. А на голове венок лавровый. Золотой.
– Золотой лавровый венок? – Артем с трудом сдержал усмешку. – У вас на голове?
– Не у тебя же. Ты ж с меня скульптуру будешь ваять.
– А зачем вам все это?
Артем сам не понял, как вырвался у него этот глупый вопрос. А главное, зачем вырвался.
– Что – зачем? – не понял заказчик.
– Римская тога. Венок.
– Тебе чё, баблосы не нужны? – прищурился тот.
– Нужны, – кивнул Артем.
– Ну так меньше вопросов. Вот фотка, с нее делай. Во весь рост. Три метра. – И, заметив улыбку, которую Артем на этот раз не сумел сдержать, добавил угрожающим тоном: – А будешь ржать, другого найду. – Он пошел к выходу, но у двери обернулся и зло бросил, обведя взглядом уставленную скульптурами мастерскую: – Вон Лениных сколько навалял. Тогда не ржал небось.
Едва стихли его шаги, как дверь открылась снова.
– Тема, ну что? – нетерпеливо спросила жена. – Договорились? Что ты молчишь? – поторопила она, встретив его мрачный взгляд. – Дает он тебе заказ?
– Дает.
– Слава богу! – воскликнула она. – А аванс? Генка через неделю должен полностью расплатиться.
– За что?
– За квартиру. Тема, ты что? – рассердилась жена. – Гена же квартиру покупает.
– Гена покупает? – усмехнулся Артем.
– Ну не с тещей же ему жить. Так что насчет аванса?
– Ира… – глядя на жену, проговорил он. – Ты бы хоть раз меня спросила… Хочу я все это? Могу я все это?
– Что – это? – недоуменно спросила жена.
– Лениных этих. Брежневых. Бюсты на родине героев соцтруда. Теперь вот этих… – Он щелкнул по фотографии, которую оставил заказчик. – Этих «героев труда»! Могу я все это?
– Тема, ты о чем вообще? – поморщилась Ира. – Ты оглядись кругом! Люди за любой заказ дерутся.
– За любой? – глядя на нее исподлобья, хмыкнул Артем. – А почему, когда для концертного зала скульптуры предлагали делать, ты меня отговорила? Не вспомнишь?
– Да потому что за копейки предлагали! – еще больше разозлилась Ира. – За них Генка квартиру не купил бы.
– Генке двадцать пять лет! – заорал Артем. – Не хочет с тещей жить, пускай снимает! Вагоны пускай после работы разгрузит!
– Ты что несешь?! – взвизгнула Ира.
– Всю жизнь – «заказов возьмешь побольше, машина нужна, мебель нужна, дача нужна»… А о чем я мечтал, на что надеялся, ради чего учился – это никому не нужно!
И, не зная, что делать со своей яростью, он швырнул в стенку первое, что попалось под руку, – маленький бюстик Черненко.
– Идиот! Свихнулся! – выкрикнула Ира, выбегая из мастерской.
Глава 2
Любочка шла с электрички домой в том настроении, которое иначе как «душа поет» назвать было невозможно. А как его еще назовешь после того, как педагог по вокалу Нина Федоровна сказала, прослушав ее программу:
– Молодец, Любочка! Я не ошиблась, начав готовить тебя к конкурсу. Теперь главное, чтобы у тебя голова не закружилась, – добавила она.
– От чего? – не поняла Любочка.
– От того, что не каждая первокурсница поет на конкурсе Чайковского, – объяснила педагог.
– Не закружится! – засмеялась в ответ Любочка.
– Я в тебе уверена, – подтвердила Нина Федоровна. А когда Любочка уже вышла, то сказала аккомпаниатору, будучи уверена, что студентка не подслушивает под дверью: – С виду птичка и птичка, а работоспособность невероятная. Впрочем, неудивительно. Таланта без характера не бывает.
Ну и как бы не пела после этого Любочкина душа? Она и сама пела, идя через пустошь; ей особенно нравилось петь здесь в одиночестве под шелест травы вместо аккомпанемента.
– Постой, – вдруг услышала Любочка. – Дай погадаю.
Перед ней стояла высокая сухопарая женщина, в которой невозможно было не распознать цыганку. Откуда она взялась, интересно? Ведь никого на пустоши не было. А, из-за баньки вышла! Любочку, впрочем, ее появление не испугало, а только удивило.
– Мне гадать никогда не предлагают, – сказала она.
– А почему, знаешь? – спросила цыганка.
– Понятия не имею, – пожала плечами Любочка.
– Потому что ты наша.
– Чья – ваша? – не поняла она.
– Наша, цыганская.
– Что за ерунда? – удивилась Любочка.
– Дай посмотрю. – Взяв Любочку за правую руку, цыганка провела пальцами по линиям на ее ладони, потом обвела ее безымянный палец и спросила: – Где кольцо?
– Я не ношу колец, – ответила Любочка.
