…Дева,
Самой незапятнанной из лилий она
Вернется в землю, и целый мир ее оплачет.
Все они были детьми ее века — вдохновенного, героического, блестящего. И если в ее Элизиуме поэзия, литература, театр засверкали всеми цветами радуги, в этом была и ее заслуга. Ибо она была права: радуги не бывает без солнца.
Глава V
СТАРАЯ РЫЖАЯ БЕСС
Я могла бы стерпеть пренебрежительное отношение к себе, но предупреждала: не трогайте мой скипетр!
Елизавета I
Белая роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви
Как ни старалась Елизавета вырваться из-под власти неумолимого времени, оно брало свое. Не зная, как справиться с ней, жадный Хронос пожирал ее друзей. Один за другим уходили те, кто долгие годы окружал королеву, ее преданные слуги, романтические возлюбленные, верные советники — графы Шрусбери и Уорик, видный дипломат Томас Рэндолф, одна из старейших и любимых камеристок Бланш Перри. В 1588 году она лишилась Лейстера; Уолсингем, пылкий протестант, незаменимый секретарь, глава ее разведки, и преданный Кристофер Хэттон едва преодолели рубеж 90-х годов. Старый лорд Берли все еще был с ней и по-прежнему вникал во все государственные дела, но его старческая слабость, приступы подагры, надолго отрывавшие его от работы, указывали на то, что и он не вечен. Все чаще среди деловых бумаг и официальных донесений у него на столе появлялись рецепты всяческих снадобий, целебных бальзамов и притираний. Понимая, что его век подходит к концу, лорд Уильям позаботился о достойном преемнике, которому можно было бы без страха доверить дела королевства. Он нашел его в лице собственного сына — Роберта Сесила. Это был еще сравнительно молодой человек, неказистый на вид, сутулый, даже горбатый, но унаследовавший лучшие деловые качества своего великого отца. Сесил был умен, проницателен, хитер. Коварен и беспринципен — добавили бы его враги. Однако это не было бы справедливо: он верой и правдой служил королеве Елизавете до конца ее дней, свято следуя завету отца: не пытаться вводить государыню в заблуждение, тем более что это никому никогда не удавалось. Елизавета безоговорочно приняла выбор своего Духа и мысленно уже примеряла к Сесилу должность государственного секретаря.
Но кто же заменит ей остальных покинувших ее друзей? Оставался Рэли, но она охладела к нему, хотя формально и вернула свое расположение. Меланхолия все чаще охватывала ее. И только вид некоего юного и прекрасного лица выводил ее из мрачной задумчивости. То был изящный кареглазый Роберт Девере, граф Эссекс.
Его привел ко двору Роберт Лейстер: мальчик был его пасынком, сыном Летиции Ноллис от ее брака с Уолтером Девере, первым графом Эссексом. Юный Роберт подавал большие надежды; он получил великолепное образование в Тринити-колледже в Кембридже, и его излюбленные предметы — история и философия — совпадали с пристрастиями королевы. Ему легко давалось стихосложение, его латинский, греческий, французский и итальянский были безупречны. В довершение всего юноша был высок, строен, ладно сложен, прекрасно музицировал и танцевал. «Чего ж вам боле? Свет решил, что он умен и очень мил». Что, впрочем, было чистой правдой. Он обладал еще одним несомненным достоинством — в его жилах текла голубая кровь английских королей. Эссекс был потомком Эдуарда III сразу по двум линиям — Томаса Вудстока и Эдмунда Лэнгли. Королева, знавшая цену древним, а не свежеиспеченным родословным, не могла не приветить при своем дворе юношу, обещавшего стать украшением английской аристократии. Возможно, Лейстер привел его не без дальнего прицела, желая противопоставить пасынка Уолтеру Рэли, отвлечь королеву от чар голубоглазого девонширца. Если Эссекс был приманкой, то она сработала. Елизавета подпала под обаяние его свежести и молодости и стала отличать среди остальных. Ему еще трудно было тягаться с Рэли, но со временем юноша обещал вырасти в серьезного противника.
Красавец и галантный кавалер, он вовсе не был пустышкой. Молодого человека переполняли героические порывы. Настоящее дитя своего века, истинный елизаветинец, он грезил о подвигах, о славе, о морских путешествиях и, разумеется, о том, чтобы королева-Солнце отметила его доблести своим вниманием. Он застал ее в зените славы, полубогиней и немедленно принес ей оммаж галантной любви, лести и преклонения, включившись в самую увлекательную из придворных игр.
В 1585 году Эссекс отправился вместе с отчимом в Нидерланды завоевывать славу. Там он подружился с Филиппом Сидни. Они вместе геройствовали на поле боя, и здесь Лейстер произвел юного графа в рыцари. Фортуна благоволила к молодому человеку: девятнадцатилетний, он уже слыл славным воином, и отчим доверил ему командовать своей кавалерией. Позднее Эссекс весьма рассудительно писал другу: «Если Вам случится воевать, помните, что лучше сделать больше, чем недостаточно, ведь за первыми шагами молодого человека наблюдают особенно пристально. Хорошую репутацию, завоеванную однажды, легко удержать, а исправить первое неблагоприятное впечатление непросто». Его собственной репутации мог позавидовать любой. Смерть Сидни в 1586 году наложила особый отпечаток на судьбу Эссекса. Умирая, Сидни завещал молодому другу свой меч и просил позаботиться о жене — прелестной Фрэнсис Уолсингем, дочери секретаря Уолсингема. Его гибель в расцвете лет произвела на романтически настроенного Эссекса сильное впечатление: ему казалось, что он принимает эстафету, выпавшую из рук первого рыцаря Англии. Отныне первым становился он.
По возвращении из Нидерландов Елизавета приняла Эссекса более чем милостиво, подолгу беседовала с ним, находя, что юноша не только приятен, но и умен. Постепенно он стал одним из тех немногих избранных, кто накоротке допускался в ее покои. Его друг и помощник Энтони Бэгот с нескрываемым торжеством писал отцу, что королева ни на шаг не отпускает графа от себя, «только с ним вдвоем просиживает по вечерам за картами или какой-нибудь другой игрой, так что к себе он возвращается только под утро, когда начинают петь птицы». Что бы это ни означало на самом деле, в глазах всего двора Эссекс стал ее признанным фаворитом. Лунная богиня, повелительница вечерней зари, пятидесятичетырехлетняя Цинтия избрала себе нового, двадцатилетнего поклонника, как всегда безошибочно угадав в нем лучшего и достойнейшего. Была ли это ее последняя влюбленность? Кто знает. Бесспорно одно: то была ее последняя прекрасная игра в любовь…
Она произвела его в кавалеры ордена Подвязки и в генералы кавалерии. Но если кто-нибудь, и в первую очередь сам юноша, полагал, что ему не придется делить ее расположение с другими, он горько заблуждался. Она по-прежнему играла с поклонниками в кошки-мышки, держа всех в мягких кошачьих лапах, то поощряя, то награждая неожиданными шлепками. Один из елизаветинских царедворцев, Р. Наунтон, как-то проницательно заметил: «Она управляла… при помощи группировок и партий, которые сама же и создавала, поддерживала или ослабляла в зависимости от того, что подсказывал ее рассудок… Она была абсолютной и суверенной хозяйкой своих милостей, и все те, кому она оказывала расположение, были не более чем держатели по ее воле и зависели только от ее прихоти и собственного поведения».
