Перед тем как произнести последнее «прощай», связник передал Джону Кернкроссу пакет с деньгами. Тот кивнул, положил конверт в карман. Эпопея подошла к концу.
Разведке оставалось ждать, как будут развиваться события и не дрогнет ли Кернкросс на неизбежных допросах. Ведь он столько знал! Под угрозу попадал самый ценный из «пятерки» — Ким Филби. Расколись «Карел», выложи хоть немногое — ему, как и Бланту, в обмен на сотрудничество со следствием обещали иммунитет от судебного преследования — и Филби попадал бы в безвыходное положение.
Действительно, вскоре последовали новые допросы. Следователь Уильям Скардон, «расколовший» нашего ценнейшего атомного источника Фукса, был мастером своего дела. Однако если судить по тому, что Филби в конце концов так и не арестовали, Кернкросс хранил молчание. Или, по крайней мере, сумел не дать никаких конкретных показаний против Кима. Остается гадать: была ли заключена сделка со следствием? Я, со своей точки зрения историка разведки, могу лишь высказать сугубо личное мнение: кажется — да. Единственным видимым последствием того стал отъезд Кернкросса из Британии. Можно предположить, что «Карел» признался в работе на советскую разведку в военные годы — иначе его вряд ли бы выпустили. После этого его видели в Канаде, где, по некоторым данным, он трудился преподавателем. Потом Кернкросс вернулся в Европу, работал в Риме, в международной организации под эгидой ООН. Его личная жизнь складывалась удачно — всегда окруженный молодыми спутницами, одиночества он не испытывал.
После бегства Филби из Бейрута в 1963-м его снова подвергли допросам. МИ-5 все-таки разобралась в том, что за информация передавалась Кернкроссом в Москву. Однако судебному преследованию он не подвергся, что подтверждает предположение о предоставленном судебном иммунитете. Наступила середина 1960-х… Сколько лет все-таки пробежало с трагического для «Кембриджской пятерки» 1951 года!
Кернкросс переехал во Францию. Там в Нормандии поселилось немало его соотечественников, соблазненных невысокими, по сравнению с Великобританией, ценами на недвижимость. В начале 1990-х знакомые французские журналисты рассказывали мне, работавшему тогда собкором в Париже, что «можно бы попытаться съездить на побережье, если один бывший русский шпион согласится дать интервью». Тогда Кернкросс уже был раскрыт как «Пятый». Но что-то не сложилось. Да и выяснилось позже, что речь шла о совсем другом человеке: Теодоре Холле, он же «Персей» или «Млад», — американце, работавшем в атомной лаборатории Лос-Аламоса.
А Кернкросс тихо жил в Провансе. В 1981-м неугомонная премьерша Тэтчер, со свойственной ей излишней экспансивностью, вдруг взорвала тишину. Некоторым образом нарушив обещание о судебном иммунитете, она заявила в парламенте, что Кернкросс был завербован советской разведкой.
Умело избегая просьб журналистов о встречах, он все же был вынужден согласиться на пару интервью с настойчивой прессой. Они были туманны, неконкретны. Французам, кстати, он счел возможным поведать немножко больше, чем соотечественникам. Заявил, что, возможно, придет день, когда люди поймут, почему молодой англичанин, обладающий интеллектом, решился на им совершенное.
Из всей «Кембриджской пятерки» один лишь Кернкросс оказался долгожителем — он скончался в 1995 году, дожив до восьмидесяти двух лет.
В отличие от тех бесед в газете опубликованные им на склоне дней работы по истории любимой французской литературы отличались конкретикой. Но случайно ли, что человек, первым псевдонимом которого было имя великого француза, закончил свой путь в этой жизни изданием многолетнего исследования — «Гуманизм Мольера»?
А были ли шестой… седьмой?
На Западе этот вопрос по-прежнему продолжает волновать многих. Фигура относительно незаметного, но такого «продуктивного» Кернкросса, ставшего официальным «Пятым», не столь взволновала британский истеблишмент. Он не принадлежал к высшему обществу, и потому известие о выявлении еще одного советского агента из Кембриджа, перешедшего на чужую сторону, было воспринято относительно спокойно.
Нет, не Кернкросса искали британские контрразведчики, исследователи, историки и журналисты! Шпиономания выплеснула другие, гораздо более значимые — для них, не для нас — имена. На долгие годы главным подозреваемым сделался не кто иной, как сэр Роджер Холлис, возглавлявший МИ-5 с 1956 по 1965 год.
Кое-какие основания подозревать Холлиса в причастности к делам «кембриджцев» у его главного противника и страстного обвинителя офицера МИ-5 Питера Райта, проработавшего в контрразведке аж с 1949 по 1976 год, были. Ведь Филби, Бёрджесс и Блант были хорошо знакомы с Холлисом и использовали дружбу с ним, а то и его покровительство в разведывательных целях. Объявленному «кротом» Холлису пришлось выдержать неистовый натиск.
Впрочем, на его долю и до этого выпало немало испытаний. Отец Холлиса был епископом англиканской церкви, так что он сам учился в аристократическом учебном заведении — только не в Кембридже, а в Оксфорде, что дало повод говорить о существовании «Оксфордской группы», непонятно, правда, состоящей то ли из «тройки», то ли из тоже «пятерки», — но так и не получил заветного университетского диплома. Обстоятельства заставили Холлиса в 1927-м покинуть Англию и отправиться в Шанхай, где Роджер устроился на работу в международную табачную компанию.
Шанхай! Это дало повод «Ловцу шпионов» Райту увязать его имя со знаменитым советским разведчиком Рихардом Зорге, одно время возглавлявшим шанхайскую резидентуру. Райт утверждал: шпионская работа Холлиса на Советы началась еще в Шанхае, где его завербовал Зорге или кто-то из его людей.
Такая лакомая и долгожданная гипотеза, отвечающая вкусам и британской разведки, и читателям выпускаемых Райтом книг и статей, была вброшена. Началась ее тщательнейшая проверка. Было сделано множество запросов, в детальнейших подробностях изучены все дела, даже косвенно связанные с Зорге и… Не найдено ни единого доказательства того, что пути Зорге и Холлиса хоть как-то пересекались! Ни малейшего следа!
После исчезновения в 1951-м Гая Бёрджесса и Дональда Маклина неутомимый Питер Райт понял, что пришло его время. Возможно, он искренне ненавидел интеллектуалов из английского джентри — мелкого дворянства. Быть может, у него вызывали зависть выпускники аристократических Кембриджа и Оксфорда. Не исключаю, что Райт не был удовлетворен и собственной карьерой. Но только все, кто не вписывался в представление Райта об образцовом британском разведчике, попадали под его подозрение. Офицеру контрразведки виделось, будто МИ-5 опутана агентурными сетями, оставленными сбежавшим Бёрджессом.
Жаль, но это было совсем не так. Однако, не сознавая этого, Райт оказывал реальную услугу тем, кого считал главным противником. Многие сотрудники МИ-5 не выдерживали груза подозрений, не могли смириться с бесконечными разбирательствами. Некоторые наиболее способные люди, которые находили себе применение в других областях человеческой деятельности, уходили. Других пачками увольняли. Против некоторых возбуждали расследования, не приносившие результатов. Кто-то даже покончил жизнь самоубийством, не выдержав беспрестанной травли, унизительных допросов. Объективно, всё это помогало советской разведке.
