Возвращаясь с фабрики, господин коммерческий советник бегло пролистал книжонку в автомобиле, чтобы вечером на банкете не ударить лицом в грязь и несколькими к месту вставленными заумными словечками продемонстрировать всем этим спесивым политиканам и хамоватым нуворишам свое всеобъемлющее знание древнеиндийской религии, - он никогда не упускал возможности лишний раз щегольнуть эрудицией и отнюдь не меркантильным образом мыслей, ориентированным, само собой разумеется, на общечеловеческие идеалы, не забывая при этом со свойственным ему тактом подчеркнуть собственное твердое и бескомпромиссное отношение к самым животрепещущим
проблемам науки и философии, дабы и в сих умозрительных областях всегда, по его образному выражению, оставаться «хозяином положения».
И хотя во время чтения этой написанной каким-то неведомым индологом брошюрки снисходительная усмешка нет-нет да и мелькала на пухлых, брюзгливо поджатых губах господина Хинриксена, а при виде таких упорно повторяющихся фраз, как «сам по себе внешний мир не может считаться реальностью, ибо является всего лишь иллюзией, мошеннической подтасовкой человеческих чувств», с них срывались саркастические возгласы: «Во дают!» или: «Эти цветные, как бишь их, индейцы или индийцы, народ, в общем-то, хороший, но уж больно дохлый и беззубый какой-то», - однако вскоре сбитый с толку финансист окончательно запутался и с ужасом почувствовал, что земля ускользает у него из-под ног. Тогда, пытаясь разрушить колдовские чары и обрести утраченную материальную опору, он в каком-то спасительном наитии судорожно вцепился в свой толстый, набитый деловыми бумагами портфель - и дьявольское наваждение сразу исчезло, метафизический туман бесследно рассеялся, а воспрявший духом директор «Всеобщей филантропической инициативы» сунул провокационную книжонку в карман и, вновь ощутив себя «хозяином положения», снисходительно буркнул:
- Эта голь перекатная просто не знает, что такое настоящая реальность! Конечно, нищим оборванцам, у которых ни гроша за душой, легко тень на плетень наводить, они ведь ни уха ни рыла не смыслят в биржевом курсе... Взять хотя бы банковские счета -вот где реальность так реальность!
И все же содержание брошюрки - история какого-то индийского аскета, - которую господин коммерческий советник мельком просмотрел стекленеющими глазами, приняв к сведению лишь ее «здоровое», не оскорбляющее общепринятых норм «зерно», успело-таки без купюр, в полном объеме, запечатлеться в его подсознании, следствием чего явились туманные, пронизанные тлетворным духом упадочнического гуманизма сомнения, вдруг ни с того ни с сего пробудившиеся в суровой, не склонной к сочувствию и жалости душе финансиста, - тут был и Фриц,
его старший сын, гордо телеграфировавший из Африки: «сегодня угрохал пятидесятого толстокожего», и не менее торжествующее деловое послание из филиала «Всеобщей филантропической инициативы» в Южной Австралии, извещающее о том, что сотрудникам фирмы удалось наконец соорудить гигантский, не имеющий себе равных котел, способный разом вместить десять тысяч пингвинов и в считанные часы переработать их в ценное смазочное масло.
Впрочем, лишь только позвали к обеду, весь этот сентиментальный вздор мгновенно улетучился, и в чувствительной душе коммерческого советника воцарилось самое благостное настроение; после обильной трапезы, которую на лоне природы, в своей загородной вилле, господин Хинриксен вкушал с особым аппетитом, он снова извлек подметную брошюрку, чтобы зачитать своей разомлевшей от яств супруге эту в высшей степени забавную байку об иллюзорности внешнего мира, как вдруг в гостиную вбежала обеспокоенная секретарша и сообщила, что руководство фабрики просит его подойти к телефону, - не на шутку встревоженный финансист снял трубку, и тут на него обрушилось страшное известие: какой-то мелкий служащий его фирмы, по имени Майер, изъяв из кассы почтовых сборов сумму в три с половиной марки, не смог удовлетворительным образом отчитаться в расходовании этих средств.
Пожалуй, ничто не могло так сильно вывести из себя господина коммерческого советника, кстати официально исполняющего обязанности председателя в союзе «За возрождение лучших черт национального характера», как воровство, в какой бы форме оно ни проявлялось. Почитая священным долгом непримиримую борьбу с этим вездесущим злом, он с прямо-таки инквизиторским фанатизмом искоренял преступные наклонности своих нечистых на руку подчиненных, его же собственная незапятнанная репутация слыла в самых широких финансовых кругах, так сказать, живым символом добросовестности и безукоризненной честности.
Однако на сей раз господина Хинриксена возмутил не столько сам по себе факт злодейского хищения, сколько та
неслыханная наглость, с которой управляющий его фирмы пытался замолвить словечко за настигнутого на месте преступления растратчика, осмелившись ссылаться при этом на крайне стеснительное материальное положение последнего.
Поэтому ничего удивительного, что, услышав по телефону этот невнятный оправдательный лепет, он буквально изменился в лице и лишь чудовищным усилием воли сумел взять себя в руки и сдавленным голосом злобно прошипеть в трубку:
- Немедленно вызвать полицию! И чтоб сей же миг этот ваш Майер был за решеткой!
Огненные змеи все чаще пробегали по непроницаемо черному небосклону, грозные раскаты грома нарастали с каждой минутой, а господин коммерческий советник, пытаясь хоть немного успокоить расходившиеся нервы, с кислой миной обманутого в лучших чувствах праведника снизошел наконец до того, чтобы опорожнить стакан содовой, раствор которой заботливая супруга приготовила собственной любящей рукой и вот уже битый час настойчиво уговаривала его выпить, ласково и заискивающе сюсюкая с ним, как с капризным дитем:
- Ах ты, мой филантропчик, ну пожалуйста, пожалуйста, выпей глоточек... Вот, молодец, ну еще один... Умница, а теперь еще один ма-а-аленький глоточек... Ну, пожалуйста, ради меня!..
Потом она осторожно усадила его в глубокое кресло, плотно закрыла ставни и, задернув тяжелые, украшенные пышным шитьем шторы, чтобы ослепительные вспышки молний, не дай бог, не помешали ее утомленному трудами праведными супругу предаваться заслуженному отдохновению, на цыпочках покинула комнату.
Мало-помалу успокоительное питье возымело действие, и бог Морфей принял страждущую душу господина коммерческого советника в свои нежные объятия.
Вот уж застучали первые тяжелые капли и резкие порывы ветра, предвестники приближающейся бури, с воем затрясли резные, в стиле рококо, оконные ставни, но спящий всего этого не слышал - обрывочные фрагменты из прочитанной
брошюры водили бесстыдные хороводы пред изумленно отверстыми очами его духа, дабы, коварно введя в соблазн сие бессмертное начало господина Хинриксена, выманить его из благоустроенной материальной действительности в зыбкое и обманчивое царство грез.
И вдруг то, что господин коммерческий советник успел прочитать в начале книжонки о жизни индийского аскета, стало с катастрофической быстротой обретать странную и тем не менее поразительно правдоподобную реальность, а минут через пять преуспевающему финансисту уже не оставалось ничего другого, как, к своему немалому ужасу, констатировать печальные последствия происшедшей с ним метаморфозы: в мгновение ока он внезапно превратился в какого-то грязного, скудно одетого и совершенно нищего паломника - на пальцах сжимающей страннический посох руки ни единого перстня (что уж тут говорить о драгоценной булавке для галстука!), а там, где обычно величественно покачивалась массивная золотая цепь для часов, теперь не было ничего... ничего, кроме донельзя рваной, заскорузлой от пота набедренной повязки...
