- Вы собрались бежать, - начал еж и кивнул на упакованный сак. Ягнятник уже прикидывал, а не открутить ли этому шептуну голову - так, на всякий случай! - но честный открытый взгляд славного малого обезоружил его. - Но хорошо ли вы ориентируетесь в окрестностях Мюнхена, герр Кнёдльзедер?
- Не очень, - смущенно признался близорукий орел.
- Ну так слушайте, я вам подскажу. Перво-наперво, как выйдете - за угол, налево; потом держитесь правее. Сами увидите. А после, - еж сделал паузу, извлек какую-то склянку, вытряхнул из нее в углубление основания большого пальца добрую понюшку табаку и со свистом втянул сначала в одну ноздрю, потом в другую, - после, значится, прямо вперед, пока не доберетесь до Дагльфинга - настоящий оазис, доложу я вам, - тут уж вам придется прибегнуть к дальнейшим расспросам. Ну и счастливого пути вам, герр сосед, - с наслаждением чихнул еж и исчез.
Все устроилось как нельзя лучше. Еще до рассвета Амадей Кнёдльзедер осторожно открыл зарешеченный люк, быстро надвинул на брови шапочку, пристегнул вместо своих старых щегольские, расшитые подтяжки коллеги Хумпльмайера - хорошо смеется тот, кто смеется последний! - который с таким усердием со своего насеста наяривал носоглоткой, словно всерьез намеревался собственным храпом перепилить прутья решетки, и, подхватив сак, взмыл в воздух. Шум его крыльев разбудил марабу, однако богобоязненный праведник ничего не заметил, ибо тотчас, еще в полусне, встал в угол и «вознес хвалу Господу».
- Обывательское болото! - с отвращением проворчал ягнят ник при виде спящего в розоватых предрассветных сумерках го рода. - А еще культурной метрополией называется!
И взял курс на юг.
Вскоре показался приветливый Дагльфинг, и Амадей Кнёдльзедер пошел на посадку: отвыкнув от физических нагрузок, беглец слегка взмок, и кружечка пивка бы явно не повредила.
Не спеша прошелся по вымершим переулкам. «Тоже мне - оазис», - с горечью подумал обманутый в своих надеждах путешественник: ни одного открытого трактира, что, впрочем, не мудрено в эдакую рань. Вот только двери «Торгового дома» Барбары Мутшелькнаус были гостеприимно распахнуты...
На мгновение ягнятник застыл перед пестрой витриной, казалось, его осенила какая-то мысль. Еще ночью его точил червь сомнения, ведь на воле, по всей видимости, придется влачить жалкое, полуголодное существование. Охота?.. Это при моей-то близорукости? .. Гм, а не открыть ли небольшую фабрику по производству гуано?.. Утопия, ибо - корм, корм, корм и еще раз корм. Все опять же упирается в проблему продовольствия, да и как иначе: ex nihilo nihil fit
[152]. Но вот сейчас в единый миг пред ним распахнулась ослепительная перспектива. И он решительно шагнул через порог...
- О боже, это еще что за рожа! - охнула почтенная фрау Мутшелькнаус при виде незнакомого мужчины, внешность которого доверия ей явно не внушала.
Однако после того, как Амадей, нисколько не смущенный этим не слишком радушным приемом, благосклонно потрепал ее не первой свежести щечки, быстро сменила гнев на милость; ну а когда тот, проникновенно модулируя своим хорошо поставленным бархатным баритоном, обратился к ней с пространной, витиеватой речью, из коей явствовало, что с целью пополнения своего туалета некоторыми совершенно необходимыми в путешествии предметами он намерен совершить ряд весьма значительных приобретений, уж и вовсе души в нем не чаяла. Взыскательного
клиента особенно интересовали галстуки - и желательно поярче! -готов был скупить оптом весь имеющийся в наличии товар.
Очарованная размахом и обходительными манерами ягнятника, простодушная женщина в мгновение ока взгромоздила на прилавке целую гору наимоднейших галстуков.
Любезный «герр» взял все не торгуясь, попросил только коробку побольше, чтобы аккуратно упаковать это пестрое изобилие. И лишь один, огненно-красный, незнакомец, словно не устояв перед его великолепием, выхватил двумя пальцами - как бы боясь обжечься - из кучи и протянул смущенной хозяйке, умоляя простить великодушно, коли та сочтет его просьбу слишком смелой, но что он был бы бесконечно счастлив, если б она своими прелестными ручками сама повязала ему сие произведение искусства.
Пока зардевшаяся как маков цвет дама завязывала на его длинной тощей шее какой-то немыслимо хитроумный узел, коварный сердцеед, обволакивая ее томным взглядом, напевал со страстными придыханиями:
- И жа-а-агучай паца-а-луй
таваих пурпурных э-губок
а-напомнил манэ
ту гарустную а-зарю...
Каким образом потерявшая голову хозяйка справилась в конце концов с узлом было непонятно даже ей самой.
- Боже, как он вам идет! - прошептала она, стыдливо потупив глазки. - Вы теперь ну прямо как... (как столичный сутенер, едва не вырвалось у нее) как самый настоящий прынс.
- Мерси, и, если возможно, еще стаканчик чего-нибудь освежающего, драгоценнейшая. Могу ли я просить о таком одолжении? - ворковал аферист.
Наивная с таким рвением бросилась в задние помещения, словно умирающий просил о последнем глотке воды, но едва лишь она исчезла, как сказочный «прынс» подхватил картонную коробку, пулей вылетел из лавки и взмыл в небеса, так ни гроша и не заплатив. Напрасно оскорбленная в своих самых святых чувствах женщина изрыгала ему вослед поток отборнейших проклятий -бессердечный ловелас, очевидно не испытывающий ни малейших
угрызений совести, когтя в левой лапе сак, а в правой - объемистую коробку, безмятежно порхал в голубом эфире.
Ближе к вечеру, когда заходящее светило уже собиралось послать последними лучами воздушный поцелуй пламенеющим альпийским вершинам, устремил он свой полет долу. Чистейший воздух родных нагорий овевал его чело, проливая в истомленную душу целительный бальзам, а усталые очи смотрели и не могли насмотреться на знакомые с детства дали, подернутые нежной голубоватой дымкой. А с зеленеющих лугов к сверкающим вечными снегами вершинам неслись грустные напевы пастушка, в которые с милой непосредственностью вплетался серебристый перезвон колокольчиков - это покрытые пылью отары брели, возвращаясь домой.
Пролетев еще немного, Амадей Кнёдльзедер с удовольствием констатировал, что безошибочный инстинкт сына гор и на сей раз его не подвел - благосклонная судьба направила крылья блудного сына в нужную сторону: прямо под ним простирался уютный городишко, населенный трудолюбивыми сурками.
И хотя обитатели сего благословенного местечка при его появлении бросились врассыпную и, попрятавшись по домам, позакрывали двери па все замки, тем не менее очень скоро их страхи рассеялись: Кнёдльзедер не только не стал покушаться на жизнь дряхлого, не успевшего спастись бегством хомяка, но сам первый чрезвычайно почтительно снял шапочку, попросил огоньку и вежливо осведомился о найме жилья.
- Судя по диалекту, вы нездешний? - спросил он, благосклонно предлагая тему для более обстоятельного разговора, после того как хомяк, ведавший в городе зерновыми поставками, с трудом уняв дрожь, стал способен членораздельно выговаривать слова.
