Итак, надеюсь, Вы, дорогой друг, убедились, что все Ваши видения, которые Вы принимали за болезненные галлюцинации, есть не что иное, как магическая эманация Прокопиталя, ибо Ваша лечебница находится на том самом месте, где возвышалась когда-то известковая скала с пещерой св. Прокопа. Судя по всему, и моя душа сорок пять лет тому назад была опасно инфицирована фантастическими образами, рожденными далекими от мира сего душами святого отшельника и инфернальной колдуньи!
Так что, дорогой друг, заплатите директору лечебницы по счету и с радостью в сердце отряхните прах сей печальной обители с Ваших ног! Только ради бога, смотрите не проговоритесь директору о моем письме, ибо он непременно постарается вновь заарканить меня своим психоаналитическим лассо, дабы возместить убыток, нанесенный ему таким выгодным пациентом, каким были Вы!
Пусть это письмо послужит знаком того глубочайшего уважения, которое питает к Вам, высокочтимый доктор Хазельмайер, Ваш преданный друг
Густав Майринк.
ПОЛОВЫЕ ЖЕЛЕЗЫ ГОСПОДИН КОММЕРЧЕСКОГО СОВЕТНИКА
Лунная соната
Праздничное гулянье на Октябрьском поле могло бы продолжаться круглыми сутками, если бы ежедневно, за час до полуночи, когда бьющее через край веселье достигало своего апогея, не раздавалась грозная команда полиции: «Сми-ирна!» И сразу все замирало, словно скованное ледяным дыханием смерти, и уже ни минутой больше не имела нрава верхняя половина дамы, распиленной надвое волшебной пилой фокусника, находиться в разлуке с нижней и, как считали многие, лучшей половиной своего упитанного, затянутого в трико тела, равно как и у бравого Маттиаса Нидерхубера из палатки № 138, городского чемпиона по плевкам на дальность косточками персика, не оставалось ни единой секунды на то, чтобы, побив наконец мировой рекорд в сей сложной и требующей многолетней тренировки дисциплине, исполнить свое заветное желание - стать почетным гражданином всех больших германских городов, ну а уж этому дурацкому и в высшей степени непристойному хороводу из семи ядреных, кровь с молоком, деревенских дев и подавно пора было закругляться, ибо лицезрение румяных пышнотелых нимф, бесстыдно демонстрировавших при свете газолиновых факелов роскошные, едва прикрытые куцыми кружевными неглиже прелести, могло самым трагическим образом - шутка ли, по семьсот фунтов чистого жира в каждой! - сказаться на здоровье тех многочисленных, изрядно подвыпивших отцов семейств, кои под шумок, воспользовавшись карнавальной неразберихой, бросили на произвол судьбы своих благоверных и теперь, обливаясь потом и изнемогая от чувственной страсти, пожирали выкатившимися из орбит глазами сие сказочное изобилие женской плоти. Само собой разумеется, городские власти, свято блюдущие нравственные устои общества, ни под каким видом не могли допустить подобных предосудительных визуальных оргий.
И вот когда все ацетиленовые фонари, зазывно горящие перед входами многочисленных, пестро раскрашенных будок,
вдруг, как по мановению волшебной палочки, законопослушно погасли, на восточном краю небосклона взошла желтая, как сыр, полная луна - словно потешаясь над строгими запретами блюстителей нравственности, она пролила свое бледное, призрачное сияние на вытоптанное и уже забывшееся пьяным сном праздничное поле, заглянула в голову Баварии, этот вознесшийся к небу символ города искусств Мюнхена, проникнув туда сквозь левую пустую глазницу величественной девы-воительницы, и, не найдя в бронзовом черепе ничего достойного внимания - сейчас там не осталось даже восхищенных саксонцев, которые, разинув рот, с утра до вечера с восторгом обозревали окрестности пивных Афин, - попробовала было спуститься ниже, но и пустое чрево гордой германской амазонки, кишмя кишевшее полевыми мышами, судя по всему, интереса для нее не представляло, тогда разочарованное увиденным и изнывающее от скуки ночное светило стало подниматься все выше и выше, пока не достигло зенита, и, повиснув вертикально над вымершим театром потешных действий, принялось срывать свое раздражение на безответных тенях, безжалостно загоняя в глубь земли этих причудливых и ужасных черных двойников палаток и вертепов, шатров и балаганов, каруселей и сложенных пирамидами пивных бочек...
«Жаль! Ах, как жаль, - вздохнул я про себя, - что вся эта веселая, бесшабашная вакханалия умирает так рано!..»
Печальный, присел я на пустой ящик перед какой-то лавкой, в кустарно сколоченной из реек витрине которой болтались подвешенные за волосы бородатые человеческие головы... Невольно содрогнувшись при виде этих жутковатых сувениров, я присмотрелся внимательнее: нет, они принадлежали не «спасителям отечества», это были всего-навсего резные кокосовые орехи - немые свидетельства того, что и в далекой знойной Африке процветают искусства, способные с такой поразительной точностью воссоздать именно ту часть тела, которая у многих представителей homo sapiens мало чем отличалась от сих тропических плодов.
Как могло случиться то, что произошло в следующее мгновение, я не знаю; внезапно мне почудилось, будто кто-то подкрался сзади и осторожно положил руку на мое плечо. Испуганно
вскинув глаза, я увидел, что это был вовсе не припозднившийся шуцман, а всего лишь Луна...
Врач, конечно же, будет утверждать, что все это мне приснилось, так как у луны нет рук. Я же на это отвечу так: «Оставьте меня в покое с вашими диагнозами, господин доктор! Ведь вы ничего не смыслите в анатомии космических спутников».
Итак, Луна положила руку на мое плечо.
- О, какое счастье - встретить в сей унылой земной юдоли на туру тонкую и возвышенную! Ведь вы, сударь, поэт... - страстным шепотом выдохнула она мне в ухо и тут же замолчала, слов но ожидая с моей стороны изысканных комплиментов.
Опасаясь, как бы высокородная дама не заказала в свою честь лирические стихи (разумеется, даром!), я, мгновенно смекнув, что с небесными телами - не путать с пасторами! - отношений лучше не портить, попробовал вежливо отговориться:
- Увы, мадам, перед вами всего лишь жалкий ремесленник, подвизающийся на ниве искусства. Я не хватаю звезд с неба, приземленный штиль моей прозы больше тяготеет к суровой правде жизни, скажу как на духу: для меня мюнхенское народное творчество - это предел мечтаний...
- Не заговаривайте мне зубы, сударь! Вы поэт, и мне это очень хорошо известно, несмотря на то что вы так до сих пор и не удосужились воспеть «мой бледный, подернутый вуалью меланхолии лик» в стихах, - бесцеремонно перебила меня Луна. - Вот только не пытайтесь по примеру своих слишком уж чувствительных собратьев по перу разжалобить меня слезами, со мной такие фиглярские фокусы не проходят!..
Так и сидели мы друг против друга - она на пустой пивной бочке, я на своем кособоком ящике. Время от времени капризная дама выпускала изо рта струйки белесого дыма, который стелился над моей головой сизым призрачным облаком. Конечно, это мог быть и ночной туман, но от версии сей разило таким безнадежно скучным мещанским благоразумием, что я немедленно от нее отказался, а тут еще снова этот вездесущий врач, безапелляционная реплика которого: «Ну разумеется, это он и был!»
